Бобби на мгновение посмотрел в зеркало заднего вида, а затем снова уставился прямо перед собой.
Между сиденьями стояло помповое ружье с пистолетной рукояткой, обращенное стволом назад.
— Пиво и ружья, — сказал я, качая головой.
— На дружеский прием тут рассчитывать не приходится.
— Ты прибыл по реке, как я сказал?
— Ага.
— Как ты проехал сквозь ограду?
— Расширил дырку.
— Я думал, ты придешь пешком.
— Холодильник слишком тяжелый.
— Что ж, скорость лишней не будет, — заключил я, думая о площади, которую нам предстояло обследовать.
— Здорово смердишь, брат, — сказал он.
— Пришлось попотеть.
С зеркала заднего вида свешивался ярко-желтый освежитель воздуха в форме банана. Бобби снял его и повесил на мое левое ухо.
Иногда его шутки заходят слишком далеко. Я не засмеялся.
— Это банан, — промолвил я, — а пахнет ананасом.
— Классическая американская изобретательность.
— Ничего подобного.
— Мы высадились на Луне.
— И придумали сдабривать кашу шоколадным кремом.
— Не забудь про пластмассовую блевотину.
— Да, это был мировой рекорд безвкусицы.
Произнеся сей патриотический панегирик, мы с Бобби торжественно чокнулись бутылками и сделали по большому глотку пива.
Хотя мне отчаянно хотелось пуститься на поиски Орсона и Джимми, я притворялся таким же неторопливым, как Бобби, который придерживается именно этого стиля жизни. Когда он навещает кого-то в больнице, сестры по ошибке принимают моего лодыря за больного, стаскивают с него гавайскую рубашку и напяливают больничный халат прежде, чем он успевает их поправить. Если не считать моментов ловли гигантской волны, грозящей вдребезги разбить серфера о мелководье, Бобби предпочитает спокойствие. Неторопливой и непринужденной беседой его пронять гораздо легче, чем понуканиями. За семнадцать лет нашей дружбы я научился ценить его невозмутимость, даже если она казалась мне не слишком естественной. Невозмутимость — ценное качество, когда приходится совершать дерзкие поступки. Поскольку Бобби действует по принципу «семь раз отмерь, один отрежь», он никогда не теряет головы. Он выглядит расслабленным, а временами даже сонным, но может, как мастер дзен-буддизма, замедлить ход времени, пока не найдет способа разрешить кризис.
— Потрясная рубашка, — сказал я.
Он надел одну из своих любимых антикварных рубашек: коричневую, с азиатским ландшафтом. В его коллекции была пара сотен гаваек, и о каждой он знал все.
Прежде чем он ответил, я сказал:
— Сшита Кахалой около 1950 года. Шелк, пуговицы из скорлупы кокоса. Такую же рубашку носил Джон Уэйн в «Большом Тиме Маклейне».
Бобби молчал так долго, что за это время я мог бы дважды повторить сказанное. Но я знал, что он меня слышал.
Он еще раз глотнул из бутылки и наконец удостоил меня ответом:
— Ты действительно начал интересоваться гавайскими тряпками или просто насмехаешься надо мной?
— Насмехаюсь.
— А… Ну-ну.
Когда он снова посмотрел в заднее зеркало, я спросил:
— Что это у тебя на коленях?
— И сразу рассчитаемся, — проворчал он, поднимая громадный револьвер. — «Смит-вессон», модель 29.
— Из такой пукалки грешно промахнуться.
— Так что случилось?
— Какой-то псих украл сынишку Лилли Уинг, — ответил я.
— Вуфи, — проворчал он, что на языке австралийских серферов означает прибой, загрязненный сточными водами, но имеет и другие значения, отнюдь не положительные.
Я сказал:
— Он выкрал Джимми прямо из спальни, через окно.
— Лилли позвонила тебе?
— Просто я оказался в неподходящее время в неподходящем месте. Приехал на велосипеде сразу же, как только псих сделал свое дело.
— А как ты оказался здесь?
— Благодаря носу Орсона.
Я рассказал ему про психа-похитителя, с которым столкнулся в подвалах склада.
Бобби нахмурился.
— Говоришь, желтые глаза?
— Точнее, желто-карие.
— Отливающие во тьме желтым?
— Нет. Цвета жженого янтаря, вполне обычные.
Недавно мы с ним встретили пару людей с выраженными генетическими изменениями. Эти парни превращались во что-то большее или меньшее, чем человек. В основном они были такими же, как все, однако их чуждость выдавали короткие, но заметные вспышки животного блеска в глазах. Потребности у них были странные, противоестественные, и эти люди были склонны к крайнему насилию. Если Джимми оказался в руках такого малого, то разнообразие грозивших ему издевательств намного превзошло бы самые необузданные фантазии обычного психопата.
