Она была худенькая, но сильная. Хотя в Лилли не было и метра шестидесяти, она нависала над любым врагом как башня. Она была такой же грозной, бесстрашной и яростной, как доброй и изящной.
Однако в ту ночь обычное изящество покинуло Лилли; ее тело, двигавшееся рывками, корежил страх. Услышав мой голос, она обернулась. В джинсах и фланелевой рубашке навыпуск, она казалась таинственно ожившим ощетинившимся пугалом, смущенным и испуганным тем, что оно рассталось со своим шестом.
Луч света омыл мое лицо, но стоило Лилли понять, кто я, как она немедленно опустила фонарик.
— Крис… О господи!
— Что случилось? — снова спросил я, слезая с велосипеда.
— Джимми пропал!
— Убежал?
— Нет. — Она отвернулась и заторопилась к дому. — Вот, посмотри сам!
Участок Лилли был огорожен белым штакетником, поставленным ею самой. Но столбами калитке служили две бугенвиллеи, подрезанные кроны которых образовывали арку. Ее скромное бунгало типа «Кейп-Код» находилось в конце затейливо петлявшей кирпичной дорожки, которую Лилли выложила сама, освоив специальность каменщика по книгам.
Входная дверь была открыта настежь. За ней находились ярко (а для меня смертельно ярко) освещенные комнаты.
Но Лилли не повела нас с Орсоном внутрь, а быстро свернула с кирпичной дорожки и пошла по газону. Стояла ночь, и в тишине стук спиц, задевавших о низко подстриженную траву, казался громким. Мы шли к северной стороне дома.
Окно спальни было распахнуто. Внутри горел ночник; стены освещали полоски янтарного света и медово-коричневые тени от плетеного абажура. На книжной полке слева от кровати стояли фигурки из «Звездных войн». Холодный ветер выстуживал дом; одна из двух светлых штор лежала на подоконнике и трепетала, как призрак, не желающий покидать этот мир и уходить к себе.
— Я думала, что окно закрыто, но, должно быть, ошиблась! — отчаянно воскликнула Лилли. — Какой-то сукин сын открыл его и утащил Джимми!
— Подожди. Может быть, все не так плохо.
— Подлый ублюдок! — не унималась она.
Пытаясь справиться с дрожью, сотрясавшей ее руку, Лилли направила пляшущий луч фонарика на клумбу под окном спальни.
— У меня нет денег, — сказала она.
— Денег?
— Чтобы заплатить выкуп. Я небогата. Поэтому никто не будет красть Джимми из-за выкупа. Тут дело хуже.
Нарушитель оставил после себя что-то вроде печати Соломона, покрытую лепестками белых цветов, сверкавшими, как лед. Следы глубоко впечатались в палую листву и влажную рыхлую землю. Они ничем не напоминали отпечатки ног бегущего ребенка. Судя по дерзкой цепочке глубоких следов, оставленных кроссовками, похититель был человеком взрослым и крупным. Скорее всего, то был мужчина.
Я увидел, что Лилли босиком.
— Я не могла уснуть и смотрела по телевизору какое-то дурацкое шоу, — сказала она с ноткой самобичевания, словно должна была ждать этого похищения и стоять у постели Джимми на страже.
Орсон протиснулся между нами и понюхал отпечатки.
— Я ничего не слышала, — сказала Лилли. — Джимми даже не вскрикнул, но у меня было такое чувство…
Ее обычно красивое лицо, ясное и светлое, как отражение вечности, сейчас было искажено ужасом и изборождено болезненными морщинами. Она держала себя в руках только благодаря отчаянной надежде. Даже в тусклом свете обращенного вниз фонарика зрелище было душераздирающее.
— Все будет в порядке, — сказал я, стыдясь этой бессовестной лжи.
— Я позвонила в полицию, — сказала она. — Они должны быть здесь с минуты на минуту. Где же они?
Я по собственному опыту знал, что полиции Мунлайт-Бея доверять нельзя. Она продажна. Но продажность полиции была вызвана не аморальностью, алчностью или стремлением к власти; корни ее были куда более глубокими и страшными.
Сирен слышно не было, да я и не надеялся их услышать. В нашем странном городке полиция реагировала на звонки исключительно по своему усмотрению и передвигалась не только без сирен, но и без мигалок, потому что чаще стремилась скрыть преступление и заткнуть рот жалобщикам, чем схватить преступника и предать его суду.
— Ему пять лет, всего пять, — с несчастным видом промолвила Лилли. — Крис, а вдруг это тот парень из новостей?
