— Ты сказал, что я был мертв, — напомнил Бобби-из-прошлого.
— Что здесь происходит? — спросил Доги-из-прошлого.
— Парадокс, — ответил я.
— Что это значит?
— Надо стихи читать, — с крайней досадой ответил я.
— Хорошая работа, сынок, — стройным хором сказали оба Рузвельта и удивленно посмотрели друг на друга.
— Садись в лифт, — сказал я Бобби.
— Куда мы едем? — спросил он.
— Наружу.
— Что с детьми?
— Мы нашли их.
— А Орсон?
— Он в лифте.
— Клево.
— Ты наконец сдвинешь с места задницу? — рявкнул я.
— Ты чего вызверился? — спросил он, сделав шаг вперед и хлопнув меня по плечу.
— Ты не знаешь, что я вытерпел.
— Убили-то меня, а не тебя, — ответил он, исчез в мутно-красном лифте и стал еще одним темно-каштановым пятном.
Саша, Доги, Рузвельт и даже Крис-Сноу-из-прошлого выглядели растерянными, и Крис-из-прошлого спросил меня:
— А что нам делать?
Обратясь к самому себе, я сказал:
— Ты меня разочаровываешь. Я думал, хотя бы ты пораскинешь мозгами. Ради бога, Элиот и Пух!
Когда прерывистый гул моторов яйцевидной комнаты стал громче и по полу прошла слабая, но зловещая дрожь, как от начавших вращаться гигантских вагонных колес, я сказал:
— Спускаться вниз и спасать детей и Орсона.
— Ты уже спас их.
Голова у меня пошла кругом.
— Если ты не спустишься и не спасешь их, может получиться так, что мы этого не сделали.
Рузвельт-из-прошлого взял на руки Мангоджерри-из-прошлого и сказал:
— Кошка понимает.
— Тогда марш за чертовой кошкой! — зарычал я.
Все из настоящего, кто еще оставался в коридоре — Рузвельт, Саша я и Доги, державший дверь, — шагнули обратно в красный свет, но, когда мы оказались в кабине с детьми, красного света там не было. Горела только лампочка накаливания, расположенная на потолке.
Однако коридор вновь стал мутно-красным, и мы-из-прошлого минус Бобби вновь превратились в темно-каштановые фигуры.
Доги нажал на кнопку наземного этажа, и дверь закрылась.
Орсон пролез между мной и Сашей и прижался ко мне.
— Привет, брат, — тихо сказал я.
Он завилял хвостом.
Все было хорошо.
Пока мы возмутительно медленно двигались наверх, я посмотрел на часы. Светящиеся символы изменялись, но не двигались ни вперед, ни назад, как было до сих пор. Вместо них на циферблате медленно пульсировали какие-то странные световые зигзаги, которые могли быть искаженными цифрами. Я с ужасом подумал, не значит ли это, что мы начали двигаться по боковой ветке времени на ту, другую, сторону, куда так стремился попасть Рандольф.
— Вы были мертвый, — сказал Аарон, обращаясь к Бобби.
— Уже слышал.
— Но ты не помнишь, что был мертв? — спросил Доги.
— Да нет.
— Он не помнит, что был мертв, потому что не умирал! — слишком горячо сказал я.
Я все еще испытывал скорбь, и в то же время меня переполняла дикая радость, маниакальное ликование, и все это образовывало гремучую смесь чувств. К ней присоединялся страх, питавший сам себя и росший как на дрожжах. Мы еще не выбрались отсюда, и нам еще было что терять, потому что, если сейчас умрет один из нас, едва ли я сумею вынуть из шляпы еще одного кролика. Тем более что у меня и шляпы-то не было.
Пока мы ползли наверх, к этажу Б-2, внутри шахты стал нарастать грохот, словно мы были в подводной лодке, вокруг которой рвались глубинные бомбы. Механизм лифта начал поскрипывать.
— Если бы это была я, я бы помнила, — заявила Венди.
— Он не умер, — уже спокойнее сказал я.
— Нет, умер! — стоял на своем Аарон Стюарт.
— Конечно, умер, — подтвердил Энсон.
Джимми Уинг сказал:
— Вы напи́сали в штаны.
— Никогда! — возразил Бобби.
— Вы сами так сказали! — заупрямился Джимми Уинг.
Бобби с сомнением посмотрел на Сашу, и она сказала:
— Ты умирал, так что это простительно.
Светящиеся зигзаги на моих часах побежали в окошках быстрее, чем раньше. Может быть, «Загадочный поезд» уже отошел от станции и набирал скорость. Боковая ветка.
Когда мы подъезжали к этажу Б-2, здание затряслось так, что кабина стала биться о стенки шахты и мы схватились за поручни и друг за друга, чтобы сохранить равновесие.
— Штаны у меня сухие, — заметил Бобби.
— Потому что ты не умирал. — Я повысил голос. — Это значит, что ты никогда не мочился в штаны!
