Справа сидел тот самый псих, который пытался дубинкой вышибить мне мозги в подвале склада. На нем была та же одежда, что и вчера, у него были все те же мелкие белые зубки, однако улыбка казалась намного более напряженной, чем раньше, как будто он набрал полный рот кукурузных зерен и вдруг обнаружил в одном из них червяка. Мне захотелось выстрелить ему в морду, потому что в этой улыбке чувствовалось не только самодовольство, но и тщеславие. Видимо, он выиграл предыдущую партию у своего партнера и теперь раздувался от гордости.
Человек слева был высоким блондином лет пятидесяти пяти с бледно-зелеными глазами и сморщенным шрамом на щеке. Это он похитил двойняшек Стюартов; его улыбка была улыбкой победителя — такой же, как в двенадцать лет, когда его руки были испачканы кровью родителей.
Джон Джозеф Рандольф был неестественно спокоен, как будто наше появление нисколько не напугало его.
— Как поживаешь, Крис?
Меня удивило, что он знает мое имя. Я его никогда не видел.
Эхо его слов отражалось от медных стен, как шепот: одно слово наплывало на другое.
— Твоя мать, Глициния, была великой женщиной.
Я не понимал, откуда он знает мою мать. Инстинкт подсказывал мне, что интересоваться этим не нужно. Выстрел из ружья мог заставить его замолчать и навеки смыл бы улыбку с его лица, улыбку, которой он очаровывал невинных и неосторожных. Превратил бы ее в безгубую усмешку смерти.
— Она была большей убийцей, чем Мать-Природа, — сказал блондин. Люди эпохи Возрождения думали, размышляли и анализировали сложные моральные последствия своих действий, предпочитая насилию переговоры и сделки. Видимо, я забыл продлить свое членство в клубе людей Возрождения, и у меня отобрали мои принципы, потому что больше всего на свете мне хотелось пристрелить этого мясника без суда и следствия.
Может быть, я и сам «превращался».
Или во всем был виноват гнев, окружавший меня в последние дни.
Сердце переполняла такая горечь, что я непременно выстрелил бы, если бы здесь не было детей. А еще меня сдерживало то, что пули отскочили бы от медных стен во всех направлениях. Так что я спас свою душу благодаря не высокой нравственности, а обстоятельствам. Оправдание более чем скромное.
Доги показал дулом «узи» на карты в руках мужчин.
— Во что играем? — Его голос отдался от стен звонким эхом.
Мне не нравилось спокойствие этой пары. Я предпочел бы видеть в их глазах страх.
Рандольф бросил карты на стол лицом вверх и не моргнув глазом ответил:
— В покер.
Может быть, Доги уже решил, что делать с игроками, но сначала надо было проверить, нет ли у них пистолетов. Они были в куртках, под которыми могли скрываться кобуры. Видя, что терять им нечего, они могли пойти на любую подлость — например, начать палить в ребятишек вместо нас, надеясь убить еще одну беззащитную жертву и испытать возбуждение перед собственной смертью.
В комнате были четыре ребенка, и мы не имели права на ошибку.
— Если бы не Глициния, — сказал Рандольф, обращаясь ко мне, — Дэл Стюарт обрезал бы мне финансирование намного раньше.
— Финансирование?
— Но когда она прокололась, понадобился я. Им захотелось узнать, что несет будущее.
Чувствуя, что мне предстоит услышать неприятную правду, я сказал «заткнись», но говорил едва ли не шепотом. Наверно, я знал, что должен услышать ее независимо от своего желания.
Рандольф сказал Доги:
— А теперь спроси меня, что на кону.
Слово «на кону» отдалось от овальных стен и вернулось к нам, когда Доги послушно спросил:
— Что на кону?
— Мы с Конрадом играем на то, кто из нас окунет этих дворняжек в бензин.
Должно быть, прошлой ночью у Конрада не было пистолета. Иначе этот тип пристрелил бы меня, когда я в темноте дотронулся до его лица.
Двигая руками так, словно он сдавал воображаемые карты, Рандольф продолжил:
— А теперь мы сыграем на то, кто зажжет спичку!
У Доги было такое лицо, словно он готов выстрелить, а уже потом подумать о рикошетах.
— Почему вы до сих пор не убили их? — спросил он.
— Наша нумерология говорит, что в этом жертвоприношении должно участвовать пятеро. Но мы решили… — он улыбнулся мне, — мы решили, что пятой будет собака. Это даже интересно. Когда вы вошли, мы играли на то, кто сожжет пса.
