— Непрочно… шатко… страшно. У князя Ивана рать великая, потягается Москва и с Литвою. Поразмыслите, бояре…
Киприян Арбузеев в сердцах плюнул, потянулся к серебряному кубку. Потянулись к кубкам и чашам и другие гости, плеснули в разгоревшиеся глотки испанского вина, загалдели опять:
— Пошто, Захар, король не люб?
— Один наш заступник!..
Ждан тут только заметил рядом с Василием Онаньичем клобуки черных попов. Стояла посадничиха, гордо закинув назад высокую кику, золотые подвески спадали до плеч, повернулась, на однорядке разноцветно заиграли дорогие каменья. Слышал Ждан от Упадыша — посадничихе Марфе давно перевалило за шесть десятков, а тут стояла в горнице моложавая, звонкоголосая женка, щурила на гостей молодые глаза, и брови у посадничихи темные, дугой:
— Пошто, гости честные, споры и раздоры? Не по сердцу боярину Захарию король Казимир, то его дело, бояре с владыкой и без Захария своим умом обойдутся, рассудят — Москве ли поклониться или у короля Казимира заступы просить…
Киприян Арбузеев вскочил с лавки, махнул кулаком:
— Рассудили, Марфа Лукинишна. Всем боярам и житьим, и купцам люб король. Одному Захару охота к князю Ивашке в холопы идти.
Микула Маркич вскинул голову, жестко блеснул на Захария взглядом:
— Не по шее господину Великому Новгороду ярмо. А кому люба Москва, тому изменнику суд по старине — на мост да в воду головою.
Захарий Овина сник, упрятав куда-то под кафтан бороду, тянул под нос:
— Я, братия бояре, ничего… только б поразмыслить. Беды б на Новгород не накликать.
Говорил, сам тихонько косил глазом, куда бы выскочить, если дойдет дело до рукопашной.
Вино ударило Киприяну Арбузееву в голову, побагровел, гаркнул на всю палату:
— Буде… поразмыслили!
И еще громче загалдели гости вокруг длинного стола, махали руками, как будто уже секли саблями московскую рать:
— Не поклонимся Москве!
— Люб король Казимир!
— Станем за землю отцов!
— За святую Софию!
— А наместника Иванова с Городища вон!
Хозяйка подождала, пока гости накричались:
— А рассудили бояре и стали на одном, — повела бровью Киприяну Арбузееву. Тот потянулся к ендове, корчиком зачерпнул вина, влил в кубок: — За честного короля Казимира, господину Новгороду заступника. Здравствовать бы ему много лет.
Вокруг стола все задвигались, потянулись к кубкам и чашам:
— За короля!
— За панов радных!
— Чтоб стояли против. Москвы крепко.
Поднялся иеромонах Пимен, владычий ключарь, повел клобуком, заломил густейшие брови:
— Чтоб процветал под королевской рукой господин Великий Новгород лилией благоуханной. Чтоб сгинули навечно враги и супостаты…
Упадыш дохнул Ждану в самое ухо:
— Куда черноризец гнет, на каких супостатов погибель накликает?
За окнами потемнело. Холопы внесли медные шандалы с зажженными свечами, поставили на стол. Живее заходили чаши и кубки, хвастливее стали речи гостей:
— В болотах Москву утопим…
— Обожжется князь Ивашко…
— Князь Андрей Боголюбский от Новгорода едва голову унес. Поп Ларион по летописанию чел.
Егор Бояныч увидел — пришло время играть песни, кивнул ватажным товарищам.
Загудели струны, грянули скоморохи в десять глоток:
Господину Великому Новгороду —
Слава!
Хозяйке-государыне Марфе Лукинишне —
Слава!
Гостям боярам всем —
Слава!
Всем людям новгородским —
Слава!
Проиграли «Славу», Егор Бояныч стал было заводить великую песню, как отбили новгородцы от города рать князя Андрея, метнулся из-за стола Киприян Арбузеев, стал, уперши в дубовый пол широко расставленные ноги:
— Славу! Господину честному, королю Казимиру…
Втянув в плечи голову, ворочал по сторонам хмельными глазами. Егор Бояныч топтался на месте, не знал, как и быть. Всяким приходилось играть славу, а чтоб королю, латинянину, литве поганой… Гости вскакивали, тянули кверху чаши и кубки, кричали:
— Господину королю славу!
Егор Бояныч растопырил ладони, махнул. Ватажные товарищи несогласно, кто в лес, кто по дрова, затянули точно по покойнику:
…Господину честному королю Казимиру —
Слава!
После играли песни о Садке, о том, как приходила под Новгород суздальская рать и бог не попустил господину Великому Новгороду быть пусту.
Холоп обносил ватажных товарищей питьем и едой. Егор Бояныч смотрел за ватажными, чтоб вина в глотки лили в меру, а пойдет пир к концу, тогда — вольному воля. Гости скоро забыли и Москву, и великого князя Ивана, и Казимира, понесли кто во что горазд:
