— То не моя вина!
— А вот Зяма был уверен, что твоя! Буслай, дай я его порешу!
Буслай отпустил отрока.
— Скоморох, плохо твое дело. Я знал Зяму и Умилку — славные ребятишки.
— Но я ни в чем не виновен! Я даже не знал, что кого-то из них схватили! Да я сам за Умилку до смерти биться готов!
— Лжешь! — выкрикнул Куря, но как-то не слишком уверенно. — Мы с Зямой, как узнали, что Умилку гриди бискупьи утащили, так сразу в Софию пошли, а там попы только о скоморохе и шептались!
— Что они обо мне шептали?
— Не важно! Плохо слышно было. Но мы сразу догадались, что ты ее сгубил. Попам за золото продал.
— На, обыщи! Нету никакого золота!
— Так тебя ж обобрали. Тебе Бог мстит! А сейчас и я отомщу!
— А Зяму-то, Зяму за что взяли? Тоже я виноват?
— Он полез к диакону Умилку требовать. Тут его и прихватили. Все из-за тебя!
— А хошь докажу, что я в сем несчастии не виновен?
— Попробуй.
— Я соврал, сказав, что попал в колодезь от лихих людей. Остромир выдал меня бискупу, а тот велел утопить. За что убить надумали — ума не приложу. Коли узнают, что я жив, — удивятся очень. Так что рискни, проверь. Стал бы я здесь сушиться, имей возможность вернуться к Остромиру!
— Складно говоришь. Только мало я к тебе веры питаю.
— А хошь Умилку и Зяму спасти помогу?
— Ты?
— Я.
— Взаправду?
— Чем желаешь поклянусь!
— Слыхали мы уже твои клятвы!
— Хошь, пойдешь со мной и будешь нож рядом держать. Коли уклонюсь куда или что неверно сделаю — режь без промедления!
— Один с тобой не справлюсь… Лучше скажи, как спасти их, я сам все сделаю! А тебя тут постерегут. Ежели пропаду — удавят.
— Где их держат-то?
Куря остыл и более ножом не размахивал. Он сел на свое место, и Буслай позволил Радиму вернуться к костру. Стали обсуждать, как вызволить брата с сестренкой из полона.
Каждый из сидящих у костра рассказал, что знал о порубах, устроенных под Святой Софией по указу Луки Жидяты.
В прошлом году, на Масленицу, Силушка слышал от пьяного служки о железной двери, расположенной за алтарем и ведущей под землю. Правда ль то, или кривда, судить трудно, но служка клялся, что иногда оттуда доносятся людские крики.
Чуха поведал, будто после вечерни попы из церкви не уходят, а исчезают. Никто не видел, чтоб они брели из Святой Софии на ночь глядя, зато многие поутру у них благословения испрашивали, когда те от своих домов к храму шли.
Куря поделился слухами о церковных колодниках. Зяма говорил брату, что епископ больше не на сторожей полагается, а на цепи и запоры, заговоренные святыми и оберегаемые христианским богом.
Радим внимательно выслушал всех, уточнил кое-какие мелочи и сказал:
— Всего делов-то — затаиться в церкви после вечерни, а потом проскользнуть тайным ходом в подвалы.
Однако идти туда никто не хотел. Буслай сказал, что это дело дурное, епископа лучше не обижать, в церкви не святотатствовать. Вот если бы Куря золотишка насобирал, гривну, а лучше две, тогда за мзду товарищей можно и выкупить. В этом бы Бус-лай посодействовал. Переть же напролом — себя губить.
Радим возражать не стал. Намекнул только, что в храме безобразничать не собирается. Есть, дескать, пара мыслей, но ими он поделится только с теми, кто с ним пойдет. Куря было заикнулся, что один отправится, но Буслай его оборвал:
— Скоморох прав. Одинокому отроку с церковными сторожами не сладить. Тебе же, Куря, подавно. С ножичком бросаться горазд, да поцарапать даже не можешь.
Скоморох расценил слова басовитого здоровяка как поддержку. Глотнув сладкого меда, Радим окинул взглядом присутствующих и заявил:
— Третий нам нужен. Покрепче в плечах. Мы с Курей мальцы ловкие, да вот беда — не могучие. Кто-нибудь хочет подзаработать?
— В Святой Софии? Не подбивай моих ребят на богохульство, — нахмурился Буслай.
— Ох, что — ж обо мне какие дурные думы. В храме ничего не тронем. А тому, кто с нами пойдет, порядочно приплатим.
Радим поднял над головой мошну, потряс. Серебро зазвенело.
— О! Другой разговор, — лихие ребята оживились.
— Постой! Моя калита! — воскликнул Куря.
— Была моя, потом твоя, потом опять моя, а теперь достанется тому, кто выручить товарищей наших решится. Неужто ты не готов поделиться такой малостью ради их спасения?
