Мы смотрим в окно, все огни погашены, молнии освещают гаснущий день; я чувствую, что завороженность смешивается в тебе со страхом; если бы я был один, я оставил бы окно открытым, чтобы вдохнуть запах мокрой земли, омытых тротуаров. Я вижу, с каким сожалением ты смотришь на свои цветочные ящики на балконе, на прибитые дождем головки белой петунии; маленькие ручейки стекают по гладким листьям плюща. Этот хрупкий садик в миниатюре меня умиляет, я вижу в нем частичку тебя, ты беспомощно смотришь, как его треплет ливень, ты приближаешь лицо к стеклу, как будто хочешь с ним поговорить, и вдруг очень яркая вспышка молния освещает двор, бьет стальным прутом в окно. Твоя рука инстинктивно хватается за мое плечо, как будто я сильнее, и некоторое время мы так стоим, перед завесой дождя, мы замерли, охваченные возродившейся иллюзией, мы вдвоем.
Поезд петляет между залитыми солнцем холмами, затем, ближе к Иль-де-Франс, путь выпрямляется, деревья окаймляют его все более ровными рядами, между которыми мы скользим в наступающих сумерках. Чем ближе к столице и дальше от отпуска, тем тяжелее становятся взгляды, холоднее кондиционер, в вагоне смолкают разговоры, люди сидят обособленно, заранее оглушенные мыслью о возвращении, думают, что уже через час они снова окажутся сами с собой, войдут в круговерть своей судьбы, потому что после пяти часов, проведенных в поезде, надо будет сесть в метро, или на электричку, или на автобус и полностью окунуться в повседневную жизнь, вновь обрести все отличительные черты своего быта, за неимением лучшего ходить тысячу раз исхоженными путями, но только это и важно — вернуться домой, подумать, прежде чем вставить ключ и открыть дверь, а вдруг впереди ждет какой-то сюрприз, а вдруг… Но вместо этого «вдруг» вновь обретаешь привычные вещи, которые ты так легко забыл, пока длился отпуск, — свой диван, кровать, телевизор, потом обнаруживаешь, что и люди не изменились; и очень быстро ты снова вживаешься в свои декорации, оказываешься, как и прежде, среди всех этих оставленных вещей и наконец чувствуешь себя как дома, потому что в глубине души каждый признает, что лучше всего чувствуешь себя именно дома…
Я всегда переживал возвращение в город как наказание, даже когда был ребенком, это было для меня испытанием, противоположным тому чувству освобождения, которое овладевало мною при отъезде. Чаще всего мы возвращались в машине, и с заднего сиденья я наблюдал за другими автомобилями, попавшими в пробку. Мы медленно двигались целые километры, двигались молча и в конце концов даже выключали радио, устав от бесконечных новостей и рекламы. У меня оставалась единственная иллюзия, смутная надежда увидеть в машине в соседнем ряду девочку и вместе с ней двигаться в общем потоке, очень медленно. Иногда я замечал такую девочку, обязательно хорошенькую — из тех, про которых думаешь, даже в двенадцать лет, что в них можно влюбиться, но тут пробка либо рассасывается, либо наш ряд перестает двигаться вообще, и девочка терялась.
Сегодня вечером в этом старом поезде неоновый свет уже всех победил, у всех лица, как у утопленников, не считая тех, кто уже сдался, чьи головы уже бьются о спинку сиденья, кто прижался щекой к стеклу, — их уже сморило сном и длинным путешествием. Все становится немного абстрактным, поезд мчится на всей скорости по долине реки Бос, видно решив уж никогда больше не останавливаться. В желтых стеклах видны только наши отражения, да смутные огни, отмечающие спуск. Как не загрустить в такой атмосфере? Надо заставить себя почувствовать вкус возвращения. И тогда, уже не сопротивляясь, я поступаю, как все, — закрываю глаза, пытаюсь сосредоточиться на мыслях, которые от меня ускользают, устраиваюсь поудобнее, упираюсь коленями в столик, кладу руки за голову или вдоль тела, ноги протягиваю в сторону или на сиденье напротив, но мне никак не удается найти удобное положение. Я сижу один в этом квадрате кресел, спиной к движению поезда, получается, что я возвращаюсь, как бы пятясь назад, и эта мысль неприятно поражает меня. Я пересаживаюсь на сиденье напротив, чтобы исправить ошибку, и тогда, через два ряда слева, вдруг замечаю девушку с нежным лицом, она провела за моей спиной уже триста километров. В любом путешествии думаешь о встрече, эта мысль почти всегда присутствует, почти всегда живет в тебе. Незнакомка из поезда — это та же девочка из автомобильных заторов моего детства, любовь, проносящаяся мимо. Обычно все ограничивается взглядами, чаще всего в одну сторону, и незнакомка в кресле напротив — это влюбленность того же порядка. Я не излечился от своих видений, у меня в глазах всегда мимолетные лица, на которые только бросишь взгляд и сразу загораешься. Если бы я осмелился, то что бы я ей сказал: «Добрый вечер, этот поезд плохо подходит для того, чтобы назначить встречу, но все же мы могли бы…» Нет, это не пойдет.
