В кровавых сражениях характер Скобелева не ожесточился, не очерствел. Однажды Скобелев под горячую руку прилюдно жестоко обругал майора Углицкого полка. Вас. Ив. Немирович-Данченко, ставший свидетелем этого разноса, к сожалению, фамилию офицера упустил. А далее произошло следующее. Скобелев, поостыв, разобрался и вынужден был признаться писателю, что отругал майора напрасно. Скобелев собрал офицеров полка, публично извинился за нанесенную обиду, протянул руку и обнял майора. Удивлению проштрафившегося не было предела. Такое разве забудется!
Скобелев серьезно опасался, что с прекращением военных действий исчезнет войсковая памятливость, боевое куначество, уважение друг к другу. «То, что приобретено кровью, не должно быть растрачено», – заклинал Скобелев. И когда он узнал, что на банкете владимирцев первым прозвучал тост за ратных товарищей 30-й пехотной дивизии, был глубоко тронут.
Вот еще несколько штрихов к портрету «белого генерала». В пору русско-турецкой войны Скобелеву было тридцать четыре года. К людям в таком возрасте, носившим штатское платье, в России обращались со словами «молодой человек».
Париж и великосветский пансион Жирарде занозой сидели в Скобелеве. Матушка, Ольга Николаевна, зная пристрастие сына к дорогим французским духам, неизменно укладывала в багаж коробку с изящными флаконами и везла с собой запас форменной одежды. И вот представьте, что перед началом сражения перед подчиненными является не начальник, а этакий франт, одетый с иголочки, а запах духов, исходящий от него, перебивает пороховую гарь.
Бой отгремел. Войска расположились на отдых. Скобелев, которому хлебосольство досталось в наследство от родителей, дает обед и внезапно обнаруживает, что за столом собралось тринадцать человек. «Чертова дюжина»! – кричит генерал и почти насильно втаскивает за стол первого попавшегося. «Уф!» – облегченно вздыхает он, и трапеза, набирая обороты, закономерно перерастает в шумную пирушку.
Из сонма корреспондентов, вившихся вокруг него словно ужи, Скобелев без труда находил борзописца, которому было безразлично, что описывать: бал либо сражение. «К слову, – говорил Скобелев, вспоминая изречения Веллингтона, – ни то, ни другое правдиво описать невозможно». С этого момента незадачливый писака попадал в сети, ловко расставленные собеседником. Убеждать Скобелев умел. Он затевал разговор то о переселении душ, то внезапно переходил к Лермонтову:
В минуту жизни трудную
Теснится в сердце грусть:
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.
Заканчивался такой мистический экскурс неизменным предложением совершить прогулку под звездами и... под огнем противника. Естественно, из расположения отряда Скобелева корреспондента как ветром сдувало, а в воображении создавался образ человека с больной психикой.
Такое впечатление у знакомых со Скобелевым накоротке усиливалось, когда генерал начинал говорить о том, что пятница для него – день несчастливый и он никогда бы не начал сражение в этот день, что он порезал бы всех кошек. А если мерзкая тварь все-таки перебегала дорогу, то Скобелев, чертыхаясь и отплевываясь, обходил это место за версту. И не дай Бог, если день начинался со встречи с женщиной. С пустыми или полными ведрами она шла, или, вообще, это была дама, совершающая променад, генерал в этот день более не отваживался выходить из помещения.
И только когда речь шла о служении России, генерал неизменно становился серьезным, сбрасывал налет мистицизма и не позволял никому ни охаивать, ни говорить с издевкой об Отечестве....
Сотни памятников русским воинам-освободителям воздвигнуты на болгарской земле, множество музеев содержат замечательные экспонаты, бережно хранимые как память о героическом времени. В Плевне, губернатором которой в годы войны был Скобелев, в центре города на большой площади сооружен храм-мавзолей. На мраморной плите при входе высечена эпитафия: «Они, богатыри необъятной русской земли, вдохновленные братскими чувствами к порабощенному болгарскому народу, перешли великую реку Дунай, ступили на болгарскую землю, разбили полчища врага, разгромили турецкую тиранию и разорвали цепи пятивекового рабства. Они напоили своей богатырской кровью болгарские нивы, молодецкими костями устлали поля сражений... Они отдали самое дорогое – жизнь за высшее благо болгарского народа, за его свободу».
