Во-первых, о критериях «складки времени»
Мы рассмотрели три критерия «складки времени»: инфляция идентичности, нехватка нехватки и фальсификация мышления. По сути, речь шла о трех базовых аспектах нашей с вами – сугубо человеческой, то есть субъектной – природы, а именно и соответственно: о субъектности (как о способе организации нашей социальной сущности), о желании (как способах целеполагания и мотивации, доступных нам как субъектам), а также о мышлении (как способе нашего субъектного существования в мире интеллектуальной функции).
Доказывает ли все это, что время появилось только на нынешнем этапе эволюционного развития Вселенной, и что для его появления был необходим человеческий мозг, а также пусть и элементарный, но все-таки мир интеллектуальной функции? Нет, не доказывает. Считаю ли я, что это так? Да, считаю. Означает ли это, что в физическом мире (к которому я склонен отнести все, что не принадлежит миру интеллектуальной функции) время отсутствует? Не означает. Но вполне очевидно, что там бы мы имели дело, если бы это вообще было возможно, с другим феноменом[123]. Более того, так может статься (допустим, что то и другое время имеют место быть), что между ними существует определенная взаимосвязь. В любом случае, если что и должно нас интересовать в первую очередь – так это наши отношения со временем, и это, как мы можем видеть, отношения субъекта и мира интеллектуальной функции, или, в прежней интерпретации, человека и Вот-Бытия или Dasein (© M. Хайдеггер). Наши отношения с гипотетическим временем физического мира, таким образом, вопрос второй.
Касательно самих «критериев» – здесь выявляется определенная закономерность. С одной стороны, именно развитие мира интеллектуальной функции, достигнутое в процессе становления культуры, позволяет нам видеть процессы развернутыми во времени. С другой стороны, очевидно, что само это развитие, в свою очередь (за счет перепроизводства информации, клиширования информации и перегрузки клишированной информацией) и создает ситуацию, при которой теряется специфическая дифференцировка наших сознаний, а потому время перестает быть для меня реальной функцией, трансформируясь в голую абстракцию («время часов»). Таким образом, когда мы говорим об отношении субъекта и мира интеллектуальной функции, мы должны будем определить различные положения наблюдателя: субъекта, находящегося в неразличимом для него потоке времени («складка времени»), а также субъекта, для которого время реально существует («на марше»).
Понятно, что когда я переживаю инфляцию собственной идентичности, я не ощущаю внутри самого себя нехватки и, по существу, имитирую мышление (фальсифицирую его) – то есть пассивен, ведом информационным потоком и внутренне дефрагментирован, время может быть для меня лишь внешним по отношению ко мне представлением (я понимаю, что существую во времени, но само оно для меня не существует), что ощущается мною как скука, однообразие, отсутствие смысла, ощущение понятности и предсказуемости мира (классическое «всегда так», «хотели как лучше, получилось как всегда»). То, что нынешняя достаточно глобальная складка времени вполне объясняется феноменами «информационной эпохи», «технологическим бумом» в сфере IT, «неолиберальным капитализмом» и т. д. и т. п. – вполне естественно. Однако, ошибкой было бы думать, что складка времени – это феномен являющийся прямым следствием состояния МИФа. У наших отношений с МИФом очевидно две стороны, и понятно, что состояние субъекта, например, его отношение к себе, состояние его внутренней рефлексии (возможно, что этот список достаточно велик или, напротив, куда короче и должен выглядеть иначе) играет в отношениях со временем – «складка» или «марш»? – настолько же важную роль, что и состояние МИФа, которому он принадлежит.
