Ее слова прозвучали слишком резко, он ответил тем же тоном:
– Что с тобой происходит? – "Наконец вырвалось наружу то, что давно уже копилось внутри", – подумала она. – Почему, ну скажи, почему ты не желаешь, чтобы люди хоть немного позаботились о тебе? Ты что, считаешь это преступлением?
Их глаза встретились.
– Все, полный стоп, – после долгой паузы произнес Фред. – Конец разговора. Ладно, слушай, давай пообедаем сегодня вечером в ресторанчике Чарли? Полная тарелка спагетти плюс тефтели в качестве специального приложения?
– Спасибо, нет.
– Можем поговорить о политике: кто победит на выборах в этом году.
– Очень жаль, но я не могу.
Потом, не отрывая глаз от захлопнутой двери, испытывая неловкость, почти стыд за свои слова, она подумала, как просто и приятно было бы ответить ему "да". Хороший парень, с ним она чувствовала себя раскованно, нежный и внимательный – этих качеств так не хватало ее бывшему мужу. Если бы только она была из тех, кто может все забыть и начать сначала… Сразу перед глазами встали первые месяцы после того, как Тэд потребовал развода. Весь этот ад – расплата за то, что ты жила заботами о нем: бесконечные дни, лишь снова и снова вспышки боли, когда воспоминания, словно осколки разбитого прошло го, впивались в сердце. Бесконечные, неописуемо тяжелые ночи. Нет, она сделает все, чтобы это не повторилось. Никогда.
Она закончила работу поздно вечером. Ничего, даже отдаленно напоминающего почерк неизвестного. День потрачен впустую. И она должна была закончить все гораздо раньше, упрекала себя Джулия. Дело в том, что просто окинуть взглядом очередное письмо и отложить его, она не могла. Где-то здесь скрывалась разгадка, и она, погрузившись в письма, пыталась угадать, о чем думали их авторы, улыбалась каждой наигранной шутке, мысленно отвечала на вопросы и просьбы о помощи.
В комнату заглянула секретарша, чтобы сказать, что идет домой, и Джулия осталась одна. Просматривая картотеку, она отобрала все письма, в которых упоминались сказки Матушки Гусыни. Эти письма лежали перед ней аккуратной стопкой: все готово к еще одной проверке.
Письма, критикующие рифмы старых классических стихов, письма, в которых всячески расхваливалось двухтомное вебстеровское издание. Письма, авторы которых просили объяснить смысл определенного стихотворения или предлагали свое толкование. Одно, написанное загибающимися кверху строчками на бланке со штампом "Лечебница Равенсфут, Белден, Колорадо", было датировано одиннадцатым февраля. Джулию тронуло содержание этого письма.
"Дорогой редактор! Посылаю Вам сочиненные мной новые сказки Матушки Гусыни для современных детей. За время болезни я потратила много сил, слагая эти маленькие стихотворениям убеждена, они должны понравиться современному ребенку. Врачи разрешают мне проводить в сидячем положении не более получаса в день, за это время я переписала свое сочинение набело. Я упоминаю об этом не для того, чтобы возбудить сочувствие, только чтобы показать, как много для меня значит качество стихов. Спасибо Вам за Ваше внимание."
Внизу была подпись – Дороти Кессельман. На бумаге стояла пометка, что шестнадцатого февраля автору было отправлено стандартное письмо с отказом в публикации.
Джулия подняла телефонную трубку.
– Пожалуйста, соедините меня с лечебницей Равенсфут в Белдене, Колорадо, – попросила она дежурную телефонистку. – Я хотела бы поговорить с лечащим врачом Дороти Кессельман.
Она терпеливо ждала ответа, вертя в руках письмо. Наконец, раздался звонок. Джулия слушала не перебивая. Когда телефонистка закончила говорить, она поблагодарила ее, попросила соединить с полицейским участком и вызвать лейтенанта Шварца.
– Это Джулия Мартелл, – произнесла она, когда лейтенант взял трубку. – Кажется, я нашла кое-что для вас. Два месяца назад некая Дороти Кессельман прислала нам свои стихи, и мы вернули их вместе со стандартным письмом-отказом. У нее была скоротечная форма туберкулеза; она скончалась в тот же день, когда получила отказ. Из лечебницы в Колорадо сообщили, что ее муж, Адольф, переехал в наш город сразу после смерти жены.
