Они достигли своих целей, а вы достигнете своих.
* * *
Критик. Что за пародия на Андерсена?
Автор. Нет, что ты, у Андерсена совсем другое. Он романтик и судьба у него жестокая. Я тоже вначале хотел написать про жестокую…ну, или просто про выбор, честный выбор. Но чем больше я думал над этим, тем больше я замечал, что судьба лишь исполняет наши желания.
Психолог-милашка. Наши сценарии?
Автор. Да, и сценарии. Она совершенно честно и справедливо разворачивает тот товар, на который и указываешь, и укутывает в него.
Дух Востока. Если ты даешь себя укутать.
Автор. Я — даю…Более-менее мы все даем…
* * *
Едкая девушка. Но посмотрите: У каждого дерева есть предначертанная судьба, как бы нормальная, обычная. Оно должно расти и всасывать воду корнями, и цвести — это то, что должно быть. И первое дерево просто выполнило все это, оно как бы и не выбирало. А второе сделало по-своему. И стало шкатулкой, а это вовсе не было предначертано.
Строгая учительница. Что вы оправдываете его?
Едкая девушка. Я не оправдываю, я просто говорю, что оно поступило по-своему.
Строгая учительница. И поплатилось.
Едкая девушка. Нет, оно просто прожило по-своему!
Строгая учительница. Все равно, мне кажется мы его жалеем, как здоровые жалеют инвалида.
Едкая девушка. Оно другое, понимаете, ДРУ-ГО-Е!!
Дух Востока. А судьба одна у всех.
Строгая учительница. Но поросль детей…
Дух Востока. Не отдаляет смерти.
Братец Вайнер. Нет ничего страшнее исполнения желаний. За ними — пустота.
* * *
Автор. В эриксоновской терапии есть такое простенькое упражнение. Когда человек не может сделать выбор, его просят поднять руки — вот так, невысоко… и как бы положить на каждую из них по варианту. Дальше надо просто следить за руками — что «они сами» решат. Милой деталью служит то, что у правшей почти всегда побеждает левая. Но интереснее всего то, что пока человек сидит, стравив двух псов, которые раньше лаяли попеременно, очень часто он понимает, что этот выбор — мура, а не выбор. То есть то, что он считал выбором, вдруг оказывается мелочью… он как минимум понимает, что и то, и другое покоится на общем базисе; а как максимум — и это тоже не редкость — он находит что-то третье.
Дух Востока. Одна половинка выеденного яйца стоит другой половинки. Заботливая птица съедает скорлупу.
Чайки, по-моему, — замечательные птицы. Я обожаю чаек. Когда они летят над морем, я не в силах оторвать от них взгляда, у меня замирает дыхание и сами собой поднимаются руки.
Одна моя знакомая чайка Долли, достигнув замужнего возраста, построила уютное гнездышко и села в него насиживать четыре белых яичка. Она была очень заботливой и ответственной мамой; только очень-очень редко она улетала от своих яиц на море, попить и схватить пару рыбок — и сразу спешила назад к своим ненаглядным продолговатым крошкам.
И вот что случилось однажды, когда у Долли сильно забурчало в животе. Она прикрыла яйца травой и пухом и полетела вниз. Так приятно было скользить по ветру упругими крыльями и так чудесно было ловить юрких рыбок в теплой воде, что счастливая Долли самую чуточку задержалась у моря; но потом привычно заволновалась, захлопала крыльями и полетела в гнездо.
О ужас! Одно яйцо было разбито! Пух и трава были раскиданы, а половинки скорлупы лежали совсем не там, где должно было быть четвертое яйцо! Бедная, бедная чайка на минуту окаменела на краю гнезда, а потом прыгнула внутрь, и тут —
— Пи-и-и! — из-под ее ног что-то как закричит!
Она как отскочила! Клюв выставила, грудь выпятила, смотрит — сидит у ее ног маленькое жуткое существо: мокрое, взъерошенное и удивительно неуклюжее. Всего-то у него и есть, что тело-мешок и голова.
— Эй! — закричала чайка. — Ты кто?
Жуткое существо пялило на нее глазенки. Рот у него был растянут в глупой улыбке, но постепенно собрался и нахмурился: оно задумалось.
— Не очень знаю, — призналось оно. — А ты?
— Хозяйка этого гнезда! — и Долли надвинулась на пришельца, грозно тряся клювом и перьями. — Яйцо ты разбил?
Существо посмотрело на остатки скорлупы, опять растянулся его рот, и оно так тряхнуло головой, что та завалилась куда-то вниз и исчезла. Затем тело его стало трястись, и в результате каких-то внутренних бултыханий появился глаз, затем другой, а затем и рот в своей дурацкой ухмылке.
