— Эй, друзья! — закричал вдруг последний в ту минуту, как товарищи его начинали уже засыпать. — Я вижу вдали огонек: это верно человеческое жилье. Почему бы нам не отправиться туда? Право, там наверное можно расположиться гораздо удобнее!
— Пожалуй! — согласились остальные и, встав со своих мест, снова зашагали по дороге, держась того направления, где, по словам петуха, должно было находиться человеческое жилье.
Через несколько времени они очутились около небольшого домика, оказавшегося разбойничьим притоном. Осел заглянул в окно и увидев, что разбойники сидят за ужином, поспешил сообщить об этом остальным товарищам.
— Счастливые! — в один голос отозвались собака, кошка и петух, успевшие порядочно проголодаться, и начали общими силами придумывать, как бы им избавиться от разбойников.
— Вот что, — продолжал осел. — Я встану на подоконник, собака вскочит мне на спину, кошка влезет на собаку, а петух на кошку; затем все мы четверо пустим в ход наши голоса. Разбойники наверное испугаются и разбегутся.
— Да, да, это будет превосходно! — согласились остальные, и сейчас же привели задуманный план в исполнение.
Разбойники, пораженные неожиданным шумом и гвалтом, с переполоху не могли понять, в чем дело, и вообразив, что за ними явились солдаты или что им слышатся голоса злых ведьм, действительно немедленно убежали в лес, после чего наши импровизированные музыканты вошли в их домик, уселись за стол и мигом подобрали все, что осталось на блюдах и тарелках; затем потушили огонь и каждый, отыскав себе по вкусу уголок, расположились на ночлег с особенным удовольствием.
Что же касается разбойников, то они, опомнившись, наконец, от охватившего их страха, решились снова вернуться в свое жилье.
— Я войду первый, — сказал их атаман, и сделав решительный шаг вперед, смело переступил порог избушки. — Огонь бы надо зажечь! — продолжал он, причем случайно повернув голову в печке, увидал светящиеся в темноте глаза кошки, принял их за горящие уголья и подошел ближе, чтобы зажечь о них спичку. Но кошка с такою силою вцепилась ему когтями в лицо, что он с громким, отчаянным, криком пустился бежать обратно. В дверях он наступил на хвост лежавшей там собаки, которая озлилась и укусила ему ногу. Разбойник не помнил себя от ужаса; бледный, с искаженным лицом, выскочил он на двор, надеясь хотя там несколько успокоиться, но осел, как раз стоявший на дороге, с такою силою лягнул его, что разбойник вскрикнул вторично.
— Кукуреку! — прокричал тогда в свою очередь испуганный всеобщим переполохом петух, который расположился тоже где-то там поблизости для ночлега.
— Ну, что, как? — спрашивали остальные разбойники атамана, когда последний, дрожа словно в лихорадке, наконец подошел к ним.
— Плохо, братцы, плохо! — отвечал атаман взволнованным голосом. — Сам не пойду больше в наше жилье, да и вам не посоветую! Представьте себе, какие там ужасы творятся… Подошел я к печке, а оттуда как выскочит ведьма, да прямо мне в глаза и бросилась… Пустился я бежать к двери, а там, откуда ни возьмись, другая — хвать меня зубами за ногу… Я скорее направляюсь во двор — думаю, здесь уже наверное никто не тронет, ан вдруг получаю по спине такой сильный удар, что едва могу на ногах устоять и вслед затем почти одновременно слышу чей-то невидимый голос, который кричит что-то на совершенно непонятном языке!
— Ах, какие страсти! Ах, какие ужасти! — в голос ответили разбойники и сейчас же без оглядки побежали далеко от своего маленького домика, в котором на их месте поселились наши импровизированные музыканты и от времени до времени устраивают такой оглушительный концерт, что все соседние птицы и звери, слыша его, разбегаются в разные стороны.