– Может, ты и машину сам купил? Пока в школе учился, подрабатывал почтальоном, да? – она не удержалась от презрительной гримасы.
– Машину не сам, – вскинул голову Дима. – Ладно, всё. Машины больше не будет. Завтра верну отцу.
Это заявление отдавало таким ребячеством, что Соне стало и смешно, и жалко его одновременно. Она уже пришла в себя, образ Димы восстановился, парень снова разговаривал на своём прежнем – дачном языке. А смотреть ему в глаза вовсе не обязательно. Она заставила себя представить Женю – его спокойный, такой мужественный взгляд, надёжные руки, серьёзный голос.
– Не валяй дурака. Ты всё понял… Отойди, я не могу открыть… Отойди, слышишь, я очень устала… на работе, теперь ты тут!..
Соня решительно рванула на себя дверь, но открыть её полностью, пока Дима стоял на крыльце, не получалось.
– Дай мне свой телефон, – потребовал он.
– Счас, разбежался, – Соня изо всех сил дёрнула ручку, и ему пришлось сделать шаг назад.
– Тогда я снова приду завтра в садик.
– Даже не думай! Увижу – позову охрану!
– Ага, давай… Нина Степановна – ещё моей воспитательницей была. Мы с ней мило поговорим.
– Только попробуй! Только попробуй ей что-нибудь вякни! – испугалась Соня.
– Дай телефон!
– Нет!
Она вбежала в подъезд, опасаясь, что Дима пойдёт за ней. Но он остался стоять внизу – видно, наглость его всё же имела пределы.
– Значит, найду сам! – крикнул он вслед, придержав дверь.
– Угу… ищи…
Соня уже вбежала на второй этаж и, пытаясь справиться с дыханием, чуть медленнее принялась подниматься на третий. Телефона у неё в доме отродясь не бывало. Ну, а мобильный – не в счёт, его можно попросту отключить.
Не успела она миновать последний пролёт, как на четвёртом этаже распахнулась дверь. На пороге стояла Анька.
* * *
Неужели смотрела в окно? И, наверное, слышала их в подъезде…
Не отвечая на робкое приветствие, Анька молча повернулась к сестре спиной и принялась куда-то собираться. Сначала иезуитски долго, тщательно красилась, потом подбирала косынку на шею и взяла, не спросясь, Сонину. И только когда натянула свои длинные сапоги гармошкой – любимая форма одежды под короткую юбку, Соня не выдержала.
– Ну и далеко намылилась? – спросила она небрежно, стараясь скрыть беспокойство.
– Не твоё дело, – отрезала сестра.
– Ань… Не надо, а? Над матерью измывалась, за меня принялась, да? Будешь шляться всю ночь, а я не спи? – Соня с ужасом слышала в своём голосе истеричные нотки Мары, но понятия не имела, как выйти из положения. – Вчера пришла в половине третьего. А сегодня во сколько?
– А ты мужиков позови. У тебя их теперь два, – Анька обернулась и вытаращила на неё полные ненависти глаза. – А я тоже пойду искать. Чем я хуже? Тебе можно, а мне нельзя?
– Аня… Ань, прекрати, пожалуйста… Послушай меня… Я ему всё сказала. Он больше не придёт. Ань, ты куда идёшь? На дискотеку? С Костиком или с Линкой?
– Всё ему сказала?! – истерично взвизгнула сестра. – Десять минут стояли – я засекла! Интересно, что же можно сказать за десять минут? «Пошёл вон» – триста раз?
– Каких ещё десять? – растерялась Соня. – Да он меня в подъезд не пускал, какие десять?
– Всё! Всё, хватит! Ничего! Не хочу! Знать!
– Аня!
– Двадцать три года «Аня»! А ты для него – старая, старая! Ему будет тридцать, а тебе тридцать восемь! Ему тридцать пять, а тебе… сорок три! Ему сорок два, а тебе – пятьдесят! – Анька как будто наносила хлёсткие удары ей по лицу – справа, слева… – Да он тебя бросит, как папа – маму! Забыла, да? Забыла? И будешь – одна! В морщинах, без зубов, без волос, толстая, никому не нужная! А он найдёт! Молодую! Красивую! Здоровую!
– Аня…
Соня прислонилась к стене и схватилась за голову.
– Аня, что ты несёшь…
– Действительно… Что я несу? Какие пятьдесят? Да он трахнет тебя два раза, и всё! А Женя тебя бросит! Я ему всё расскажу, всё!
Она сорвала с вешалки сумочку и, не оглядываясь, вылетела из квартиры, с силой хлопнув дверью. Соня ещё несколько минут простояла, словно её приковали к стене. Потом с трудом оторвалась и отправилась на кухню. Не замечая, что делает, поставила на газ чайник. В голове творился полный сумбур. Ей хотелось реветь – неизвестно только, от чего… от всего сразу. От страха за Аньку, от обиды за её слова. От того, что спокойная, замкнутая, размеренная жизнь за несколько дней превратилась в сплошной кошмар, состоящий из впечатлений самого разного свойства, от того, что она ничего не понимала – что хочет, чему рада, чего боится. От мыслей про Женю, Диму, Танечку, Мару…
