Во вторник Митя должен был зайти за ней в садик. Они собирались ехать в ресторан на маршрутке, а обратно разориться на такси. Платье пришлось нести в пакете, его предстояло ещё отгладить в тихий час. Придя в садик к двенадцати, Соня застала Надьку в пресквернейшем настроении. Дети боялись даже чихнуть, чтобы не попасться ей под горячую руку. К Насте, разумеется, это не относилось. Она уже минут пять как подливала суп из своей тарелки в компот флегматичному Мишеньке, дремавшему над вторым, а тот, как и Надежда Петровна, ничего не замечал. Соня предпочла промолчать: компот, в конце концов, супом не отравишь, а если Надьку сейчас разозлить, она отправит девочку мыть унитаз или запрёт в кладовке. Тогда Соне придётся скандалить со сменщицей – а на это нужны нервы.
Причём Надька чётко знала, кого из детей можно наказывать, а кого – не стоит, в зависимости от характера и положения их родителей. С вечно виноватой Настиной мамой можно было не церемониться, и это просто выводило Соню из себя. Но – нет… Нет, только не сегодня!
– У тебя что-то случилось? – вложив в голос как можно больше сочувствия, поинтересовалась она, когда детей уложили.
Надька любила пожаловаться на тяжёлую жизнь, и, выговорившись, становилась на некоторое время добрее.
– И не говори. Брат припёрся! И мать его пустила! – сменщица произносила слова, как будто давала отмашку, громко и отрывисто. – Видишь ли, у него нога! Да хоть бы он тысячу раз сгнил уже, лишь бы в моей квартире не появлялся!
– Подожди… ты же рассказывала, он у любовницы живёт.
Надькин брат недавно вернулся из тюрьмы, где отсидел за пьяную драку – по большому счёту, просто оказался не в том месте не в то время, да ещё был нетрезв. Супруга, пока он отбывал срок, развелась с ним и выписала его из квартиры, а он своих прав доказывать не стал, познакомился где-то с женщиной и поселился у неё. Надька постоянно боялась, что Вася заявится к ним, но одно время он только их навещал, играя сестре на нервах. «Не могу же я сына родного за дверь выставить!» – говорила мать. «Сама его распустила… любимый сыночек! А теперь мой ребёнок должен видеть эту грязную мразь! – бесилась Надежда. – У него наверняка туберкулёз, вши… от него воняет. А моя ванная – для такой швали, что ли? Пусть у своей шлюхи моется!»
«Шлюха», однако, быстро привела мужика в порядок, но сейчас он, похоже, опять сорвался, запил, и женщина не выдержала. И вот, оставшись на улице, Василий всё-таки пришёл в родной дом.
Соня обычно молчала, слушая Надькины рассказы – не поддакивала, но и не спорила. В конце концов, у неё нет маленького сына, и она не знает, что такое «ребёнок прежде всего». Да и пьяных сцен она насмотрелась в детстве, и, хотя Вова не стал законченным алкоголиком, радости жить с ним под одной крышей было мало.
– …Гангрена, небось… чтоб он сдох поскорее, – Надька словно заколачивала голосом сваи. – А мать ещё ползает, смазывает ему. Внуку родному царапину ни разу не смазала. Ну, я ей всё сказала. Что квартира на меня записана, вот слава-те Боже, приватизировала. Что я ради сына костьми лягу, но нормальную жизнь ему обеспечу, чтобы эта тварь у него перед глазами не маячила!
– А мать?
– Вопила, конечно. Только сделать-то ничего не может. Закон на моей стороне. Ну, да он сам выперся. Нахамил, уголовник – набрался на зоне словечек-то. А потом благородного взялся изображать: ноги, мол, моей тут больше не будет. А я ему – скатертью дорога. Так мать теперь лицом к стенке лежит, типа рыдает. Тьфу, даже разговаривать с ней не хочу. Нет, дочь она не пожалела. Внука не пожалела. А этого подонка…
– Надь… – не выдержала всё-таки Соня. – А тебе-то совсем его не жалко? Брат всё-таки…
– Совсем, – жёстко ответила Надежда. – Какой он мне брат!
– Но куда же он пойдёт… – робко начала Соня. – Он же погибнет… сейчас холодно… Да и болен он. Может, в больницу его положить с ногой-то? А потом закодировать можно.
– Пусть к своей шлюхе идёт. Пусть она его кодирует… или к дружбанам-доходягам. Нет, а почему я должна расплачиваться за него? Сейчас везде – и скорой помощи денег дай, и в больнице, чтоб приняли. И всё от ребёнка оторви, да? Ему не купи, да? Да и кто его положит – алкаша грязного? Я-то в чём виновата? Я его таким не воспитывала. Я, что ли, пила, гуляла, в тюрьму угодила? Ребёнок мой чем виноват, что должен с бабкой в одной комнате спать, пока этот, как барин, на детском диванчике… Я эту комнатку каждый день вылизываю, а теперь – свинарник разводить? Нет, а чего ты уставилась? Осуждаешь, что ли? – врубилась вдруг сменщица. – А ты бы как на моём месте, пустила и расцеловала?
