«Это ничего не означает. Если ко мне… к Верочке… кто-нибудь вломился, вряд ли он бросит дверь открытой настежь. Нужно быть осторожной».
Но она не могла быть осторожной. Не могла. Ей нужно было увидеть свою дочь.
Она взялась за ручку двери и потянула на себя. Дверь была заперта.
Лариса потратила целую минуту, чтобы выудить из сумочки брелок с ключами. Пальцы тряслись. Потом она всё не могла попасть ключом в замочную скважину и успела трижды чертыхнуться про себя, прежде чем сумела открыть дверь.
Осторожно, взмолилась какая-то её часть. Хотя дыхание пришло в норму после стремительного рывка наверх, и приступ паники схлынул, у Ларисы было тягостное ощущение, будто сам воздух тут стал густым и вязким. Что-то неуловимо было не так — подобное она уже испытывала, когда с Верочкой приключались плохие вещи. Например, когда она заболела корью в три года. Ребёнок ещё чувствовал себя хорошо, и не было никаких признаков опасного заболевания. Но Лариса почувствовала недомогание с самого утра. Не своё, а именно её.
Сейчас это чувство вернулось, только оно было сильнее. Намного сильнее.
— Верочка! — позвала Лариса, открывая дверь. В прихожей было темно. — Доченька, где ты?
Она не откликнулась, хотя каждый вечер прибегала навстречу, услышав скрип двери. Ларисе показалось, что её облили холодной водой. Она устремилась в сумрак квартиры.
— Верочка!
Телевизор в гостиной работал, но был включён на пустой канал. Шипение пустого эфира заполняло комнату. Лариса посмотрела на окно — стекло цело. Нет, вспомнила она, окно было разбито в кухне…
В кухне было холодно. Стылый осенний воздух, неуловимо отдающий выхлопными газами, заполнил комнату. Взгляд Ларисы скользнул по столу, на котором стояла газированная вода в пластиковой бутылке. Все говорили, что такая вода — настоящая дрянь, но Верочке она нравилась, и Лариса не могла ей отказать.
Дыра зияла бельмом на прозрачном стекле, окружённая паутиной трещин. Битые осколки усеяли подоконник и пол.
Словно кто-то попал камнем в окно…
— Верочка! — женщина почувствовала: вот-вот её голос сорвётся.
— Мама…
Она выскочила из кухни. Девочка стояла на пороге спальни и смотрела на неё настороженно. Светлые локоны растрепались. К груди Верочка прижимала плюшевого Тигру из мультсериала про Винни-Пуха.
— Дочка! — Лариса подбежала к ней. — Что случилось? С тобой всё в порядке?
Верочка быстро замотала головой:
— Это не я, мамочка. Оно само разбилось. Я ни в чём не виновата, — у уголков глаз выступили слёзы.
— Ну, конечно, дорогая. Я тебя не виню, — она крепко обняла девочку и почувствовала, как маленькое тело всё дрожит. — Пойдём в спальню. Я уложу тебя в постельку. Ты немного поспишь, а я приготовлю суп. Хорошо? Потом ты встанешь, и мы вкусно поужинаем. Ты расскажешь мне, что случилось. Я не буду сердиться, обещаю.
Верочка шмыгнула носом:
— А супчик с борщом?
— Конечно, милая, — Лариса вспомнила, что в холодильнике ещё оставалось полбанки борща.
Она вошла в спальню с ребёнком на руках. В голове кружились сотни вопросов, но — потом, всё потом. Главное, что дочь жива и здорова. Остальное приложится, как любил говаривать отец Ларисы.
Когда она уложила Верочку на кровать, дрожь у девочки прошла. Она по-прежнему не выпускала плюшевую игрушку, а большой палец другой руки положила себе в рот. Лариса попыталась вспомнить, когда она делала так в последний раз.
— Не хочешь ничего рассказать мамочке перед сном? — мягко спросила она, укрывая Верочку одеялом.
— А? — она сонно посмотрела на него.
— Маме было бы спокойнее, если бы ты честно-честно рассказала, что случилось.
Она пожала плечами:
— Я ничего не трогала. Просто сидела и смотрела телевизор. Правда! Потом я услышала шум на кухне. Мне стало страшно, но я пошла смотреть. Там была птица.
— Птица? Она влетела в окно?
— Да. Она разбила его. Чёрная птица, большая.
Всё оказалось просто, с облегчением выдохнула она. Птица… Наверное, воробей. Этой осенью их было особенно много в городе. Правда, Лариса никогда не слышала, чтобы птицы разбивали окна.
Она могла поранить Верочку. Господи, она могла наброситься на неё.
— Эта птица потом сама улетела?
