Ей уже хотелось провалиться сквозь землю. Почему она несла чушь, пытаясь казаться совсем не такой, как на самом деле? Почему ей хотелось, чтобы он думал о ней плохо? Может быть, это был своеобразный способ защиты. Чем хуже он будет о ней думать, тем меньше вероятность того, что он захочет продолжить с ней знакомство. Вообще, о чем он там думает, невозмутимо рассматривая ее? Ей даже показалось, что он как будто видит ее насквозь и прекрасно понимает, что она лжет.
К счастью, в этот момент Элен вернулась с их кофе и, ставя чашки на стол, по рассеянности слегка задела Бьерна.
— Может, вы хотите еще чего-то? — спросила она с прозрачным намеком в голосе.
— Благодарю — не сейчас, — ответил он с холодной усмешкой.
— Хорошо, тогда… я еще подойду к вам. — И многозначительно улыбаясь ему через плечо, она отошла к другому столику, так провокационно покачивая изящным задком, что даже в холодных серых глазах Бьерна промелькнуло одобрение.
Марта подавила укол ревности и понимающе засмеялась.
— Видите, о чем я говорю? — вызывающе спросила она. — Это всего лишь двойные правила. Вы говорите, что не одобряете моего поведения, но я уверена, что вы очень охотно прыгнете к Элен в постель.
Он покачал головой, его глаза смотрели очень серьезно.
— Марта, вы меня не правильно повяли, — спокойно произнес он. — Я не могу одобрять или не одобрять ваше поведение. Это ваше личное дело. Просто лично я не считаю, что приятно спать с кем попало.
Марта почувствовала, что щеки ее стали пунцовыми — он все-таки поставил ее на место. Но ведь она сама сделала все, чтобы добиться его презрения. Почему же она чуть не расплакалась? Схватив чашку, она глотнула кофе, надеясь, что он не заметил, как у нее трясутся руки. Зачем она вообще позволила уговорить себя выпить с ним кофе? Ей надо было не обращать на него никакого внимания, и он сразу бы ушел.
Он тоже пил свой кофе. Но девушка чувствовала на себе его взгляд, держащий ее в состоянии напряжения. Наконец он снова заговорил, абсолютно на другую тему.
— Марта, почему вы решили жить в Стокгольме? — поинтересовался он любезным голосом.
Обрадовавшись возможности перейти на нейтральную тему, она с готовностью ответила:
— Потому что здесь весело, потому что я могу здесь рисовать. Это очень красивый город — все эти заливы и чудесные старинные здания. Нигде нет ничего подобного.
— Вы рисуете только маслом?
— Нет, что вы. Только, когда это соответствует предмету изображения. Иногда я рисую акварели. Я даже пробовала себя в станковой живописи — расписывала стены в торговом центре пару месяцев назад, — добавила она с гордостью.
Он вопросительно приподнял бровь:
— Рисуете за деньги? Она скорчила улыбку.
— Да, иногда я рисую за деньги.
— Ага, — он медленно кивнул. — Если вы позволите мне зайти к вам и посмотреть ваши рисунки, я мог бы предложить вам работу.
— Что? — Ее сердце тревожно забилось.
— В моем офисе. У нас довольно унылая стена в холле, и хорошо бы сделать ее поярче — изобразить что-нибудь современное и веселое.
Как вы думаете?
Она размышляла, как бы ей повежливее отказаться, но эти холодные серые глаза смотрели на нее в упор, и мозги у нее просто не срабатывали.
— М… может быть, — промямлила она. — Я подумаю… Если у меня будет время…
Он улыбнулся, прекрасно зная, что времени у нее было предостаточно — она ничем не занималась кроме рисования. Казалось, он чувствовал себя довольно свободно, как будто не замечая, что воздух вокруг них вибрировал от напряжения.
— Марта, расскажите, пожалуйста, откуда вы родом? — легко продолжил он.
— Отовсюду и ниоткуда. — Ей не удалось скрыть горечь в голосе. — Я родилась в Копенгагене, но мой отец много работает и все время в разъездах. Я воспитывалась в пансионах.
— А ваша мать?
— Она испарилась, когда мне было пять лет, — Марта развела руками. Она так часто защищалась этой фразой, что могла произносить ее без боли. — Честно говоря, я ее ни в чем не виню — она, должно быть, уже с ума сходила от скуки.
— Она вас бросила? — В его тоне чувствовалось явное неодобрение.
— В общем-то нет. — Марта откинула голову и метнула на него быстрый взгляд, радуясь, что наконец-то он остановился на одной теме. — Она взяла меня с собой. Мы жили в коммуне хиппи в Амстердаме. Это было клево. Я прожила там три года, но потом мой дорогой папочка решил, что мамочка мне не подходит, и отсудил меня у нее. До сих пор не понимаю, почему он так напрягался — ему-то я была абсолютно не нужна. Зачем ему восьмилетний ребенок, болтающийся рядом? И он быстренько отправил меня в приличный пансион, где из меня пытались сделать юную леди. Впрочем, безуспешно, — добавила она с мрачным удовлетворением.
