– Оглянись, – попросил Вадим, помогая мне развернуться корпусом. – Вон там ты бежал. Оцени.
Урса лежали позади – влево-вправо, в лужах сохнущей крови, среди ломаного и раздробленного оружия, четко обозначая мой путь к берегу Куры.
– Не помню, – сказал я, отворачиваясь. – Помню музыку… солнце танцевало с мечом… как горящая мельница в «Они сражались за Родину»…
– Заговаривается, – сказал кто-то.
И я, тряхнув головой, снова уставился на Вадима:
– Ты зачем меня умывал?
– Ты был весь в пене, Олег, – негромко сказал Серый.
– В какой пене? – спросил я.
Серый усмехнулся:
– В обычной. Изо рта. Вон, ребята видели, еле успели в стороны отскочить. А ты долбанулся в дерево, – он кивнул на изрядно выщербленный по бокам дуб, – начал его рубить, потом свалился…
– Дай попить, – попросил я. Припал к фляжке, не отрывался от нее, пока не высосал все. – Урса где?
– Остатки утонули в Куре, – криво улыбнулся Вадим. – Если кто и спасся – так сотни две-три, не больше. Трупами весь лес завален.
– Ну и хорошо. – Я огляделся. – Дайте еще попить! – Ко мне протянулись сразу несколько фляжек, я, не глядя, взял одну, долго пил. Все молча ждали. – Я посижу тут, – наконец сказал я. – Найдите наших.
– И еще, – добавил я. – Иван убит, учтите это.
* * *
Над берегом Куры, в серой тощей земле несколько десятков схваченных урса под присмотром хмурых мальчишек складывали огромный костер. По мере того как он рос, удлинялся и выложенный двойной ряд убитых ребят. Их несли и несли из леса… несли и несли… А на скале над костром несколько парней, закрепившись веревками и то и дело переспрашивая, выбивали крупными буквами столбцы имен и дат.
Убитых клали одинаково – валетом, но голова к голове, руки сложены на груди, на клинке. Прежде чем уложить очередное тело, с него смывали кровь, стягивали самые страшные раны полосками коры. Делалось все это в основном молча.
Я, если честно, в поисках не участвовал. Как оказалось, у меня и правда разошлись швы в боку. На левой руке – чуть ниже локтя – была глубокая рубленая рана (чудом уцелели кости), а в левом бедре рана – тоже глубокая – оказалась колотой. Какая-то девчонка-казачка, спеша, зашила дырки – я почти не ощутил боли, и она ушла куда-то к другим раненым, а я остался сидеть, бездумно глядя, как укладывают и укладывают трупы, как спускаются за окрестные деревья стаи грифов, слетевшиеся, наверное, со всего Кавказа…
Подошел и тяжело сел рядом Лаури. Он опирался на самодельный костыль из свеженького деревца.
– Живой? – спросил Лаури, неловко вытягивая вперед правую ногу, обмотанную размокшей от крови тряпкой. – Хорошо… Меня вон топором хватили, кость над коленом – пополам… А еще, знаешь, – он помолчал, – Джерри моего убили. Уже в самом конце, Олег… Вот так. – Он наклонился чуть вперед и застыл.
Подошел Олег Крыгин. Правая рука у него была на перевязи. Остановился рядом и тихо сказал:
– Андрей убит…
…Андрюшку Соколова принесли одновременно с Михелем ван Спрэгом. Следом за телом Михеля шел Анри и плакал, не стесняясь, но я даже не очень на него смотрел. Я пытался узнать Андрея, а это было трудно. Топор ударил его в лицо…
– Это точно он? – спросил я Боже, который держал труп на руках.
– Его убили при мне, – сказал Олег. Я кивнул и положил ладонь на плечо Анри. Михеля я знал даже еще хуже, чем Ивана. Он спас Анри и здорово помог с ремонтом корабля. Теперь его тоже нет. Все.
– Это… нечестно, – сказал Анри и вытер глаза рукавом. – Это нечестно, Олег.
– Посмотри туда. – Я указал на растущую насыпь костра. – Это все несправедливо, Анри. Но что делать? Надо жить… Несите их, ребята, – обернулся я к Боже и Бассу. Задержал двинувшегося следом Олега. – Остальные?..
– Живы, – так же негромко ответил он…
…Принесли Кольку. Голова атамана была распластана ятаганом наискось, но выражение лица осталось спокойным и светлым, как небо. Больше он не мучился одиночеством и воспоминаниями. Кто-то – я так и не понял кто – положил к моим ногам мои метательные ножи, уже очищенные от крови. Или, может, и не мои – но такие же… Мне хотелось есть, еще больше – спать, и совсем не хотелось хоть что-то делать. Вадим подвел рыжеволосого парня, державшего на локте аркебузу, и я какое-то время не мог понять, чего от меня хотят, пока не сообразил, что парня зовут Фергюс, он ирландец и просится к нам. Причин я так и не уяснил, если честно, но кивнул. Потом кто-то сказал: «Сто семьдесят три», – и я очнулся.
