Вместо ответа я закрутил палашом «восьмерку», держа дагу у бедра острием вниз. Вновь брызнули веером искры. Удар пришелся точно под прямым углом, отчего я перестал чувствовать руку до локтя – хорошо еще, что и у Нори, кажется, была та же проблема. Он морщился и шевелил локтем, не торопясь больше нападать.
– Твои люди уйдут, если ты победишь, – сказал я.
Нори оскалился, кивнув. Клинки сухо хряскали, сшибаясь. Я перехватил дагу и, улучив момент, изо всех сил вогнал ее в центр щита, за край одной из роговых блях. Дагу вывернуло из моей руки, но и Нори с рычанием отбросил щит – то ли я его ранил сквозь него, то ли с дагой щит стал неудобен.
– Клинок против клинка, – сказал он, словно предложил мне пари. Я поклонился, чуть отведя левую руку в сторону. В моем поклоне не было наигрыша – просто равнодушное уважение к тому, кто хорошо владеет шпагой.
Мы неспешно, с дальней дистанции, обменялись несколькими ударами. Казалось, у нас обоих внезапно пропало желание драться. Но я по себе знал – это не так.
Хрясть! Хрясть! Клинки столкнулись уже всерьез – на уровне колен. Нори сделал плавное, как летний ветерок, и быстрое, как молния, движение – и на левом бедре спереди у меня с хрустом распалась штанина. Наружу брызнула яркая кровь, а внутрь хлынула жгучая боль, но я сказал отскочившему итальянцу:
– Это все? Ты не ветчину к завтраку режешь, макаронник.
– Я тебя нарежу, как ветчинку, – спокойно пообещал он, грозя поднятой чиавоной. – Куда мне спешить? Когда ты истечешь кровью…
Он не успел мне сообщить, что со мной будет в этом случае, потому что я бросился вперед – на правую, нераненую ногу. Раньше я никогда такого не делал, но сейчас было не до мыслей о неотработанности приема. Мой палаш ударился клинком у самой гарды в то же место чиавоны, вскинутой над головой Нори, – и мгновенно я расслабил кисть руки…
Клинок палаша «перехлестнулся» через клинок чиавоны и пополам развалил лицо Нори – от середины лба до подбородка. Кровь брызнула в обе стороны красивым рубиновым веером, но поднести руки к лицу Нори не успел – мой клинок, взметнувшись вверх, упал ему на темя. Такой удар называют «московским».
То, что упало наземь, уже не было похоже на Нори Пирелли. Да и человека вообще напоминало очень слабо. На песок била, закипая, струя крови, выбрасывавшая кусочки мгновенно окрашивающегося розовым мозга.
Я уже отвык нагибаться за трупами – поэтому отбил в сторону еще один болт. А больше оттуда, из-за камней сверху, и не стреляли, зато мимо меня слева и справа уже бежали мальчишки, тащившие заранее припасенные лестницы. Задержался Вадим, взял меня за локоть:
– Ты что?
– Нет, все нормально. – Я наклонился, чтобы выдернуть дагу из щита Нори.
– Ты ранен!
– Немного, ерунда. – Я выпрямился. – Вперед, пошли вперед!
Я в самом деле мог бежать, почти не хромая. Лестницы уже опустели; изнутри доносились крики и лязг оружия, сверху свисали два тела с бессильно вытянутыми руками, в спинах у них торчали по два арбалетных болта у каждого. Возле руки одного тяжело болтался прихваченный к кисти петлей меч…
За «валом», на плато, было уже пусто – только лежали – ни одного нашего! – несколько трупов. Около входа в пещеры «башни» шла схватка, но там просто кого-то добивали, оттеснив в сторону от проема… Немного подальше того места, где я лез через стену, стоял на коленях, уткнувшись лбом в камни и удерживая руками выпадающие внутренности, кто-то из людей Нори…
Из проема «башни» – на половине высоты – боком выпало, полетело вниз, ударяясь о выступы, тело. Отдельно упал, упруго подскочив в воздух от удара, длинный клинок.
Я вбежал внутрь.
Не знаю, повезло Нори от природы, или кто-то еще до него обработал эти коридоры – но сейчас тут было неплохо. Если бы не трупы. Остатки отряда Мясника попались крепко – бежать им было просто некуда, крепость стала ловушкой. Сверху спускался Андрей со своими. А внизу был только один вход-выход.
Кто-то уже успел освободить рабов – вместе с нашими были оборванные, истощенные мальчишки и девчонки с подхваченным с пола оружием, они-то яростней всех и рвались вперед. На моих глазах трое, не обращая внимания на шпагу, прижали к стене рослого рыжеволосого парня; тот упал, и я услышал противные, страшные мокрые звуки, а потом – задушенное бульканье, и на камни из-под рук этих троих начала толчками бить кровь. Кто-то уже тащил откуда-то девчонку – волокли вдвоем, она истошно кричала и цеплялась подколенным сгибом за каменный косяк.
