– Не видали, Олежка, – ответила Оля. – Держите его, ребята, как следует.
Мне надо было спросить, нет ли убитых. Я обязан был это сделать.
Но я искал Таню.
Несколько убитых урса лежали там, где мы спустились с холма. Я прошел мимо, и стало тихо – холм отрезал звуки начисто.
Тут бушевала весна. Пахло тимьяном и миртом, яркая зелень кустов контрастными мазками расписывала алые гранитные склоны. От земли шел жар, и белое горячее небо лежало на холмах – словно нарисованных в нем слишком старательным начинающим художником. Я видел, как внизу, вдоль речушки, продирается семья кабанов, как над кипарисами на склоне холма напротив парят и перекликаются два орла.
Знаете, когда начинаешь понимать и ценить такое? Когда понимаешь, что в очередной раз остался жив. И что это – немало.
Я положил все еще испятнанное кровавыми подтеками лезвие палаша на плоскую верхушку одного из валунов. На клинке остались мелкие щербины – от ударов о черную сталь урса. Меня пробрала дрожь, с которой ничего не получалось сделать, – она настигала меня перед боем и после него, как холод настигает человека, выскочившего на мороз легко одетым. Может быть, у меня слишком развитое воображение, но я помнил каждую щербину и каждый удар, оставивший ее.
И – пугался, вспоминая.
Но еще один взгляд вокруг снова вернул меня в весну. И я понял, что вокруг меня – жизнь. И еще вспомнил, что эта сонная от весеннего цветения земля – Эллада, страна богов и героев, восхищавших меня еще до школы, когда я читал греческие мифы…
И я прочел в солнечное пространство перед собой – устало и задумчиво:
Когда-то в утренней земле
Была Эллада…
Не надо умерших будить,
Грустить не надо.
Проходит вечер, ночь пройдет —
Придут туманы,
Любая рана заживет,
Любая рана.
Зачем о будущем жалеть,
Бранить минувших?
Быть может, лучше просто петь,
Быть может, лучше?
О яркой ветреной заре
На белом свете,
Где цепи тихих фонарей
Качает ветер,
А в желтых листьях тополей
Живет отрада:
Была Эллада на земле,
– Была Эллада на земле, была Эллада, – повторил за моей спиной задумчивый голос Татьяны. Я обернулся и встретился с ней взглядом. – Не бойся, я не была в бою. – В голосе ее мне послышалась то ли насмешка, то ли горечь, – стояла на холме и смотрела, как вы деретесь. – Она подходила ко мне неспешным медленным шагом, словно начинала разбег перед акробатической программой, – как убиваете и сами подставляетесь под оружие… Ты заботливый, Олег. Ты беспокоишься обо мне… – Она сглотнула и остановилась в шаге от меня. – А когда ты упал, я думала, что у меня остановится сердце… – Я видел ее приокрытые губы и слышал, как она дышит. От ее волос пахло солнцем. – Вы такие благородные и рыцарственные, мальчики. Но однажды вы все упадете и не встанете, а что тогда останется нам? Когда ты будешь убит, – она протянула руки и горячими твердыми ладонями взяла меня за щеки, слова ее били, как стрелы, как пули, – когда ты будешь убит, Олег, как я буду чувствовать себя – спасенная тобой дура? Ты не услышишь, как я буду выть над тобой, как буду кричать все, что не сказала, пока ты был жив…
– Тань, не надо. – От ее слов у меня немели губы.
– Олег! – Она склонила голову вбок. – В следующий раз я пойду в бой рядом. Чтобы… чтобы не жить, если ты… – она перевела дух и с усилием закончила: – …упадешь насовсем.
– Ты никуда со мной не пойдешь, – так же тихо сказал я. – У нас очень мало осталось. Но в числе прочего – честь. Ты не будешь драться, пока жив я.
– Я. Тебя. Ненавижу, – прошипела она мне прямо в лицо. И ударила в плечо: – Ненавижу, понял?
– Понял, – послушно ответил я. – Ненавидишь. Пусть. Только не лезь в бой.
Мы стояли друг против друга. Потом я отпустил палаш и, медленно подняв руку, коснулся кончиками пальцев девичьей щеки.
– Таня, – сказал я, и это прозвучало, как стон, – я совсем не боюсь за себя. Весь мой страх – это ты. И вся… вся любовь здесь – тоже ты. Почему ты… – Я не договорил и вместо этого сказал, улыбнувшись: – Умереть, зная, что ты жива, – это не такой уж плохой конец, если по-другому никак…
– Не надо. – Ее ладонь легла мне на губы. – Ничего больше не говори, – и попросила очень обычным, спокойным голосом: – Поцелуй меня, Олег. Мне страшно.
