По-моему, в каждом человеке есть какая-то жестокость. И вот эта-то жестокость в сочетании с моим желанием показать свою власть над тобой заставляла меня постоянно с помощью беспощадных слов гасить сияние радости на твоем лице.
У тебя очень выразительные глаза, Саманта, и они отражают каждое движение твоей души. И временами я не мог устоять против желания причинить тебе боль, потому что твои чувства так ясно отражались в них, а мне хотелось ощутить свою безграничную власть над тобой. Но вот ты бросила мне вызов, и мне трудно было примириться с тем, что я не смог заставить тебя сделать то, чего я хотел.
В тот день, когда я позвонил тебе и сообщил, что уезжаю в Америку, первым моим чувством, хотя я и был в восторге оттого, что по моей книге будут снимать фильм, было жуткое чувство утраты: ведь мне приходилось расставаться с тобой. Но я не сказал тебе об этом! Я был слишком занят самолюбованием, тем, что я способен пожертвовать даже любовью, а Бог свидетель, я любил тебя, Саманта!
В голосе его ощущалась нестерпимая боль, и это заставило меня сказать:
— Не надо так расстраиваться, Дэвид.
— Расстраиваться? — повторил он. — Как ты думаешь, что я пережил, когда не мог найти тебя? Когда я думал, что потерял тебя навсегда, и до меня дошло, насколько я был глуп? Не только глуп, но и жесток! Я понял, что не имею права на любовь и достоин лишь полного и безусловного презрения!
— Нет, нет, Дэвид! — пробормотала я.
— Это правда, — сказал он. — Я взглянул на себя со стороны и обнаружил весьма неприглядную личность. А ведь я и не подозревал, что она существует.
Помолчав немного, Дэвид продолжал:
— Оскар Уайльд сказал: «Человек убивает того, кого любит». Я был зол на тебя, Саманта, я хотел причинить тебе боль из-за того, что ты не согласилась подчиниться мне, и еще потому, что ты по неведению несправедливо обвинила меня. Все это заставило меня быть жестоким с тобой, и в этом я преуспел!
Он посмотрел на меня и сказал:
— Прежде всего я хочу, чтобы ты знала, что Беттина Лейтон не ехала со мной в Америку в качестве моей любовницы. Много лет назад у нас с ней действительно был роман, который мало что значил для нас обоих. Потом я познакомил ее с моим издателем Фрэнком Лейтоном, и она вышла за него замуж. Когда я получил телеграмму с просьбой приехать в Голливуд, Лейтон сказал, что они с Беттиной поедут вместе со мной.
Я легонько вскрикнула, и Дэвид сказал:
— Но то, что ты так подумала, было вполне объяснимо, особенно после моего поведения в Брэй-парке, но это лишь распалило мой гнев, поскольку в душе я сознавал, что ты была вправе огорчаться и что я вел себя, как последний хам.
— О нет, Дэвид! — снова сказала я.
— Это правда, — резко возразил он. — Ты думаешь, я не знаю, что был достоин презрения? И поэтому, Саманта, я причинил тебе боль, и в этом своем стремлении ранить тебя я наказал не только тебя, но прежде всего самого себя. Видишь ли, моя дорогая, — сказал он, и в голосе его послышались теплые нотки, — больше всего мне нравилась в тебе твоя наивность. Я никогда еще не встречал женщины менее самоуверенной, более нежной, более уступчивой и словно не ведающей о силе своей красоты. Я любил тебя за это, и мне так многому хотелось научить тебя! Но более всего я любил тебя за твою невинность. И поняв это, я не должен был пытаться совратить тебя, нет, я должен был пасть не колени и возблагодарить Всевышнего за то, что встретил тебя.
Я удивленно взглянула на Дэвида.
— Ты хочешь сказать, что моя неопытность… больше не смущает тебя?
— А ты думаешь, я хотел бы видеть тебя другой? — свирепо спросил Дэвид. — Я люблю тебя, Саманта, и убью всякого, кто посмеет дотронуться до тебя! Ты моя! Моя с того самого мгновения, когда мы впервые поцеловались на набережной. Это был удивительный, волшебный поцелуй, которого я никогда не смогу забыть!
Он издал восклицание, в котором слышалась боль, а потом обнял меня и крепко прижал к себе.
— Я не могу передать тебе, что это такое — знать, что из-за моей преступной глупости ты могла навсегда исчезнуть из моей жизни. Я мог бы убить Виктора Фитцроя за то, что он увез тебя в Париж, если бы я не был бесконечно благодарен ему за то, что он привез тебя обратно нетронутой, и ты все еще моя Саманта, какой хотела быть всегда.
