Губернатор с женой проходят мимо. На меня – ноль внимания, как будто такой, как я, не достоин и секунды их времени. Пара поднимается по ступенькам на сцену, где их уже ждут другие люди в костюмах.
– Телевизионщики и пресса ее обожают, – говорит Синтия.
– Кого? – Практикантка привстает на цыпочках, пытаясь окинуть взглядом толпу, которая уже переключилась на кого-то еще, следующего за губернаторской четой.
– Губернаторскую дочку.
Дочка. Я о ней слышал. Как, наверное, едва ли не все. Холидей говорит о ней постоянно. Какая красивая, с каким достоинством держится и всегда модно одета. Признаюсь, я особенно и не слушал. Мне сейчас не до чужой жизни.
Губернатор снова проходит мимо, мужественно погружается в толпу собравшихся, а когда выныривает, мое сердце останавливается. Рядом с Робертом Монро, держась за его руку, она. Светлые волосы и нагоняющие страх голубые глаза. Элль.
Мир уходит на второй план.
В эту минуту я готов задушить сестренку, если она знала, что Элль – дочь губернатора, и не сказала ни слова. Чтоб ее. Получается, я флиртовал с губернаторской дочкой. Тру ладонью щеку.
Человек, на которого я должен произвести впечатление, чтобы не попасть в тюрьму. Человек, который одним лишь словом, брошенным сотруднику службы пробации, может отправить меня за решетку. Этот человек – губернатор. А я флиртовал с его дочерью. Помог ей, а потом ей же отказал. Облажался по полной. Упустил удачу.
– Эллисон, – окликает ее какой-то репортер. Она поворачивает голову и улыбается. И все – газетчики, телевизионщики, зеваки – видят то же, что вижу я: образец чистой красоты.
Элль оглядывается, и в какой-то момент улыбка сменяется удивлением. Впрочем, она тут же возвращается. Милая улыбка на роскошных губах, но все-таки не та, из-за которой я почувствовал себя словно летящий на огонь мотылек. Тогда, когда я вызвал смех Элль, на ее лице расцвела улыбка, которая обожгла меня и навечно врезалась в память.
Отважная Элль. По крайней мере, проходя мимо, ей достает смелости вызывающе вскинуть бровь. Вроде как спрашивает, что я тут делаю. Я и сам вот уже год задаюсь тем же вопросом. Она поднимается по ступенькам на сцену, и внутри у меня все летит вниз.
Несколько секунд я был для нее героем. Хотел ли я помочь Элль? Да. Но и себе тоже. Потому что я самолюбив. И прежде чем объявлять миру, что я грабитель и злодей, мне нужно было удостовериться, что хотя бы кто-то видит во мне что-то хорошее.
И вот теперь у меня ничего нет.
Отец ведет Элль к центру сцены, и камеры нацеливаются на них, на нее. Она стоически держит улыбку. Рука свилась в изгибе отцовского локтя. Губернатор наклоняется, шепчет что-то, и… вот она, та самая улыбка! Улыбка, от которой вспыхивают и искрятся пугающие до дрожи голубые глаза.
Он накрывает ее руку своей, и она, привстав, целует его в щеку. Щелкают фотоаппараты, вспыхивает море сотовых, регистрирующих каждое мгновение. Бросив последний взгляд на аудиторию, Элль проскальзывает к задней части сцены, где стоит ее мать. Губернатор что-то говорит, но я не смотрю на него, я не спускаю глаз с нее, мысленно умоляя еще раз посмотреть в моем направлении.
Передо мной, закрывая Элль, встает Синтия.
– Готов?
В вены с шумом закачивается адреналин, я шарю глазами по сторонам, ищу выход. Вообще-то, клаустрофобией у нас страдает Доминик, но после возвращения домой ее, похоже, подхватил и я. Меня переполняет неодолимое желание вырваться отсюда, сбросить цепи, вдохнуть полной грудью. Но если Доминика удерживают стены, то меня – моя собственная жизнь. Она теснит, давит со всех сторон, и выхода нет.
Голос губернатора доносится из громкоговорителей – он зачитывает цифры статистики, доказывающие, что сбившимся с пути парням вроде меня сумеют помочь такие, как он. И дальше – о борьбе с порочной практикой «школа – тюрьма», о помощи несовершеннолетним, о втором шансе и чистом листе. Сердце стучит в ушах.
– Ты готов? – повторяет Синтия.
Я не готов, но все равно поднимаюсь по ступенькам на сцену.
Кто-то произносит мое имя, Хендрикс Пейдж Пирс, и в зале хлопают. С чего бы это? Не знаю. Та часть меня, та, что упивается наказанием, хочет проверить реакцию Элль, но я знаю, что увижу разочарование, и никуда не смотрю. Не все стоит испытывать на себе.
