– Все трудности и пути их обхода в твоих руках.
– В его руках, – поправил визирь и указал на небо.
– Я слишком утомил тебя своими разговорами, – сказал хаким. – Я не смею больше…
Низам ал-Мулк, который был старше хакима чуть ли не на три десятилетия, выглядел прекрасно. Голова его была ясна, осанка вовсе не старческая, плечи крепкие, ноги выносливые. И хаким подумал, что много еще добрых дел суждено совершить его превосходительству.
Визирь встал, направился вместе с хакимом к другой, противоположной стороне бассейна. Шел он неторопливо, размеренным шагом, о чем-то думая. Визирь подвел хакима к самому краю бассейна.
– Ты видишь дно? – спросил он.
– Да, вижу.
– Оно чистое?
– Вполне.
– А толща воды какова? Светлая?
– Очень светлая, твое превосходительство.
– А теперь взгляни наверх.
Хаким запрокинул голову и увидел бирюзовое небо. Это был великолепный купол над Исфаханом, купол, какого и не вообразишь, если не запечатлелся он в твоих глазах хотя бы единожды.
– Ты видел это дно и любовался этим куполом. – Визирь указал на бассейн, а потом поднял руку кверху. Говорил он торжественно и чуть нараспев, как поэт. – Что тебе приходит в голову? О чем твоя мысль?
Хаким не сразу сообразил, чего от него ждут. Чтобы не смущать ученого, его превосходительство сам ответил за него:
– Первая мысль – о величии аллаха. Вторая мысль – о повседневной животворной силе его. И третья мысль – все от аллаха – и сегодня, и во веки веков!
Сказал и отпустил хакима.
24. Здесь рассказывается о неких заговорщиках
Сегодня Хусейн находился в кругу своих истинных друзей. Сегодня, как ему казалось, мог дать полную волю своим словам и усладить слух свой правильными речами.
Началось с того, что неистовый Хусейн заявил, как и там, у Али эбнэ Хасана, что намерен убить подлого совратителя хакима Омара эбнэ Ибрахима. Того самого, который ведает обсерваторией, что за рекою Зайендеруд, и который, по слухам, является надимом его величества.
Наверное, это небольшое сборище можно было бы назвать шайкой. Однако все дело в том, что цели, которые ставились и обсуждались здесь, нравились кой-кому. Поэтому слово «шайка» не совсем точно в данном случае. Эти молодые люди представляли собою самое крайнее крыло исмаилитов. Были они особенно нетерпеливы и беспощадны. Даже сам Хасан Саббах осуждал таких.
Когда Хусейн произнес имя хакима, хмурый волосатый молодой человек по кличке Тыква спросил:
– За что ты хочешь наказать его?
– Он отбил у меня любимую. Купил. Любимую Эльпи. Румийку.
У Тыквы была большая голова и брови нависали над глазами, словно козырек над входной дверью, и глаза были округлы и хищны, как у филина. А лицом был рыж и угрист. Он криво усмехнулся.
– А как же еще отбивают женщин? Ясно же – деньгами.
– Нет, – возразил Хусейн, – не просто мошной, а нагло, хорошо зная, что она моя.
– Если твоя, бери ее, – резонно посоветовал Тыква.
– Это не так-то просто, – сказал Хусейн.
– Почему?
– Потому что хаким держит ее на запоре.
Двое головорезов по кличке Пловец и Птицелов поддержали Хусейна: уж очень не терпелось им перерезать кому-нибудь горло. А вот Джафар эбнэ Джафар, не желавший скрываться под кличкой, сказал, что есть у него свое особое мнение. Это был сухощавый молодой человек. Глаза у него навыкате. Лоб не по годам морщинист. Приплюснутый нос и большие жилистые руки со вздувшимися венами.
Он сказал, что противно слушать слова Хусейна. Про какую-то там шлюху и ее престарелого любовника. На протестующий жест меджнуна он ответил испепеляющим взглядом. «Это еще что?! – говорил его взгляд. – Что за благоглупости в это тревожное время? Разве перевелись женщины? Разве свет сошелся клином на какой-то Эльпи? Затевать глупую ссору из-за румийки? Да пусть будет даже ихняя богиня!»
– Не будем морочить друг другу голову, – хрипло произнес Джафар эбнэ Джафар. – Лучше займемся настоящим делом.
Его отец был великолепным чеканщиком. Да и сам Джафар неплохо чеканил по меди и железу. Но больше помогал отцу. Самому было недосуг – его занимало кое-что поважнее. Его знали в тайных кругах исфаханских исмаилитов как человека крайних действий. Поэтому можно было понять Джафара эбнэ Джафара, когда он осадил меджнуна. Что такое меджнун в его глазах? Недотепа, несмышленыш, кобель. Вот кто меджнун! И он все это высказал в самой резкой форме Хусейну и своим друзьям.
