«Значит, стадо не едино?»
«Я этого не говорил…»
«Тогда зачем глаз?»
«О, твое превосходительство, разве это помешает? Сказано в Книге: «А если они с тобой препираются, то скажи: «Аллах лучше знает то, что вы делаете!» Из этих слов ты можешь заключить, что даже сам аллах допускал препирательства в стаде своем».
Низам ал-Мулк погладил бороду в глубокой задумчивости и проговорил, как бы находясь наедине с самим собою:
«Не туда идет стадо, и бич пастуха заметно ослабел…»
«Это не так», – возразил муфтий.
На что визирь ответил:
«Истинно так! Я предвижу многие сложности. И меня беспокоят молодые люди, в головах которых ветер. Им нет дела до святых слов и святой Книги, они преисполнены жажды власти, и дело у них, к сожалению, идет вслед за словами».
«Что ты говоришь?!» – воскликнул вдруг перепугавшийся муфтий.
«То, что слышал. И я говорю это обдуманно и только для тебя. Его величество скоро все узнает. Он уже кое о чем осведомлен. Мы укажем ему на болезнь, подскажем, какое существует от нее лекарство. И тогда дело за ним».
Главный визирь был спокоен, но в словах его чувствовалась тревога. Он продолжал, ибо хотелось ему, как видно, поделиться с кем-нибудь из верных людей:
«Исмаилиты подымают голову. Под фальшивым словом о свободе они готовят ниспровержение религии и власти. Есть меж ними и вовсе горячие головы. Это люди отпетые и жаждущие крови, наподобие шакалов. Их пока мало, однако они опасны именно своим малым количеством. Эта малая часть может увлечь за собою большую часть народа. Наиболее действенную силу народа. И тогда положение может создаться отчаянное. Недавно я повелел отрезать язык и уши одному такому молодцу. Он гниет в темнице. Но жестами рук и телодвижением своим он грозит всем нам и попирает имя аллаха».
Так сказал главный визирь, и слова его до сих пор грозно звучат в ушах великого муфтия. И он недоверчиво взирал на кирпичи, которые были сложены полукругом, переходящим в полный круг. И муфтий подумал о связи между словами визиря, миром, который за спиною, и этим кирпичным зданием, где тоже мысли… Но какие это мысли? И почему вдруг сейчас, у дверей, пришло странное озарение: а нет ли взаимосвязи между всеми этими домами – дворцом, мечетью, обсерваторией – и теми самыми горячими головами, которые грозятся ниспровергнуть все сущее? А если есть, то какова эта взаимосвязь? Должны ли все эти силы взаимодействовать гармонично на благо державы дли противоборствовать меж собою для того, чтобы повергнуть в прах великое здание государства, освященное именем аллаха?..
Великий муфтий не мог ответить на это точно и безошибочно. В эту самую минуту навстречу ему направлялся Омар Хайям со своими друзьями. Они шли гурьбой, неторопливо, но и не медленно. Шли с достоинством и радушием, ибо так положено доброму хозяину.
Хаким чему-то радовался. Это сразу подметил великий муфтий.
– Твой приход – великий подарок, – сказал Омар Хайям. Он почтительно склонил голову.
Великому муфтию почудилось, что полуоткрытые глаза хакима источают чуть приметное лукавство. Знатный гость не сразу перешагнул через порог.
– Спасибо, – сказал он. – Я надеюсь, что услышу от тебя нечто такое, что усугубит мои познания о природе вещей, в чем я, сказать по правде, не особенно силен.
Хаким кивнул. И широким жестом пригласил в помещение. В круглое. Странное на вид.
12. Эта глава является продолжением предыдущей
Знатного гостя Омар Хайям провел на самый верх – на плоскую и круглую кровлю обсерватории. Муфтий и сопровождавшие его лица, о которых трудно сказать что-либо определенное, кроме того, что они все время молчали, прошлись по кругу, несмело посмотрели вниз.
– Высоко, – заметил муфтий и отошел подальше от границы круга. Он обратил сугубое внимание на изразцовый пол, который гладок и на котором выложены радиальные линии, хорды и концентрические круги. А по краю круга пол градуирован при помощи изразцовых плит разной окраски: градусы – красного цвета, минуты – желтого. А весь круг смолисто-черный, такой блестящий и прочный. «Дорогая штука», – подумал муфтий.
Омар Хайям давал пояснения. А друзья его – Исфизари, Васети, Хазини и Лоукари – вставляли словечки, когда Хайям устремлял в их сторону вопросительный взгляд.
