Еще когда мы с братом Фриандом были наследниками владений, впоследствии отнятых у нас дядей Якуном, наш отец Африкан, брат Якуна, велел сделать распятие, большое, выше человеческого роста, новой работы, как делают латины. На голову Христа был надет венец из чистого золота. И вот, изгоняемый из моего поместья, я взял этот венец и с ним взошел на корабль, который повез меня к вашим берегам. Едва мы отплыли, поднялась страшная буря, мы все из сил выбились, убирая паруса и откачивая воду. Когда же буря улеглась, я заснул глубоким сном и во сне увидел Христа, говорящего: «Никогда не возлагай сей венец на голову смертного, а доставь его туда, где некий святой строит церковь во имя моей матери; в руки святому его и отдай». Такой мне был сон, и с тех пор много лет в боях, и странствиях, и в утехах семейной жизни я не уставал думать и спрашивать, кто же тот святой, о котором мне было сказано. И наконец все показания сошлись на том, что имелся в виду не кто иной, как ты, господин, и никакой иной храм, кроме устрояемого тобою. Так что прими от меня завещанный Христом венец для алтаря божьей матери.
Симон подает знак, и мальчик приближается со своей ношей.
— От тебя же, — говорит Симон, благоговейно снимая с венца парчовый покров, — прошу лишь одного дара.
— Чего же, — спрашивает Феодосий, глядя, как солнце играет в венце, чего просит твое величие от нашего смирения?
— Великого дара!
— Ты знаешь, сын мой, наше убожество: часто хлеба недостает. А кроме хлеба не знаю, и есть ли что-нибудь.
— Земного ничего мне не надо, — отвечает Симон. — Всё имею. А благослови меня своим благословением и сейчас, при жизни, и в будущих веках. Меня, моего сына Георгия и весь мой род ныне и присно.
— Симон, Симон! — говорит Феодосий. — Улавливаю из твоего рассказа, что ты придерживаешься латинской веры, и род твой также.
— Но в сплетении изложенных обстоятельств, — отвечает Симон, — я вижу ясное указание, чтоб мне и роду моему перейти в православие. Быть может, для того господь и не попустил, чтоб наш корабль потонул в морской пучине.
— Пожалуй, — говорит Феодосий. — Коль скоро ты так похвально мыслишь, я тебе даю мое благословение.
И поднимает руку для креста.
Но Симон падает лицом в землю и говорит:
— Нет, великий святой! Молю тебя — дай мне удостоверение письменное, что благословляешь на все времена! Я это письмо велю в гроб со мной положить, и уж тогда спокоен буду, что господь поместит меня по правую свою руку, а не в том месте, не хочу его и называть, где мне придется терзаться вечно. Потому что из таких приключений, как мои, никто не выходит ангелом.
— Ну что ж, — говорит Феодосий, подумав. — Полагаю, что могу тебе дать такое удостоверение, видя силу твоей веры в будущую жизнь. Только обещай, что немедля оставишь латинское заблуждение и примешь нашу веру, и приведешь к истине всех своих сродников, и домочадцев, и воинов, и рабов, а латинские священники пусть идут из твоего дома куда хотят.
Симон обещает. В сопровождении Нестора и мальчика, несущего венец на вытянутых руках, они отправляются в Феодосиеву келью. Там Феодосий пишет требуемое письмо. Он пишет: «Господи, когда будешь воздавать каждому по делам его, тогда сподоби, владыко, рабов твоих Симона и Георгия стать по правую твою сторону», — и другие слова в подкрепление и уточнение этой просьбы.
— Прибавь к этому, — просит Симон, — чтоб отпустились грехи моим родителям и дедам.
Феодосий исполняет его желание, и Симон отбывает обнадеженный, унося драгоценную бумагу на груди.
Сидит Феодосий под липой, Нестор у его ног. Гудят в лазурном воздухе золотые пчелы.
— Не забудь написать, — говорит Феодосий, — как приходил к нам этот варяг, и какое ему было сновидение, и какую бумагу я ему составил.
— Я всё напишу, отче, — отвечает Нестор.