— Круглые баки для отходов… — начал он.
— Продолжай, — подбодрила его супруга.
На этот раз фру Викторсон ничего не сказала. Ясно было, что круглые мусорные баки действуют нотариусу на нервы.
— Я с этим не согласен, — отчаянно заявил он. — Я не могу одобрить эти изменения в нормах поддержания чистоты. Я уже возражал в комитете по здравоохранению.
— Да, возражал,— подтвердила фру Эркендорф и огляделась вокруг. — Никто не может сказать, что он не возражал.
— А потому,— продолжал Эркендорф в отчаянии,-я отвергну на заседании городского совета изменение инструкций.
— То есть, другими словами, собираешься саботировать? — спокойно спросил коммерсант. — Без изменения инструкций нет смысла покупать мусоровоз, ты же знаешь. Значит, ты уже решился?
Нотариус походил на мышь, с которой играет кошка.
— Я опасен, когда меня разозлят, — пропел он пронзительным писклявым голосом.
— Да плюнь ты, — посоветовал ему Викторсон. — Надеюсь, ты еще передумаешь.
Но всем стало ясно, что правящей партии города пришел конец. Страх нашел свою первую жертву. Нотариусу уступили и тем лишили Викторсона ценного козыря.
Напряженную паузу нарушила фру Викторсон.
— Ну что, Исаак, — спросила она пастора, — выпьем до дна? Потом может прийти час расплаты.
— «Никто не ведает ни день, ни час» — так написано в завтрашней проповеди.
— Как мило! Ну так что?
Дези повернулась к доктору и вполголоса спросила:
Завтра какой-то особый день?
— Какой? Гм… Я забыл посчитать.
Пастор подсказал:
— Начинается Неделя судного дня.
НИКТО НЕ ВЕДАЕТ НИ ДЕНЬ, НИ ЧАС
Глянь, поля налились золотом колосьев,
Быстро встань и прихвати косу!
Пробуди, как говорит пророчество,
Ветер вздохов и теплых слез росу!
Из библейской мистерии, поставленной молодежью в Аброки в День святого Иоанна Крестителя
1.
Неделя судного дня известила о своем приходе проповедью с душераздирающими картинами покарания грешных мужчин и развратных женщин: первые утонут в водовороте собственных грехов, а вторые никогда не дождутся страстно лелеемой в мечтах свадьбы. Участники воскресного богослужения были очень тронуты, и больше всего сам пастор.
В понедельник ветер пригнал тучи, а вместе с ними длинноногого криминалиста, представителя окружного прокурора. Жители Аброки следили за ним с растущим беспокойством. Пополудни среди гостей, потягивавших кофе в «Плазе», пронесся слух, что директора кладбища Вармина вызвали на допрос в полицейский участок. Прошло довольно много времени, пока его оттуда отпустили. Вечером Вармин пришел в «Гранд-отель», но кто бы ни обратился к нему с расспросами, в ответ слышал только грубые ругательства.
Наступил вторник, подул ледяной ветер, и пришли новые проблемы. Но главной темой разговора в тот день стало вечернее заседание городского совета, где предстояло решить вопрос о покупке мусоровоза. Этот вопрос стоял в повестке дня на первом месте, сразу после выборов ревизионной комиссии. Напряжение нарастало. Результат мог быть каким угодно.
Пока речь шла о голосах, на которые твердо можно было рассчитывать, обе партии, к которым принадлежали члены совета, шли примерно вровень. Но кроме надежных было и ненадежное болото, какая-то ничейная земля, где скрывались молчаливые, что упорно держали свое мнение при себе, или слишком сговорчивые, которые никак не могли решиться.
В последние недели Викторсон немного отошел от дел и оставил поле брани доктору Скродерстрему, чтобы тот склонил общественное мнение в пользу приобретения мусоровоза. Поскольку дело касалось здравоохранения, доктор вполне подходил на эту роль. Но и так все прекрасно знали, что за всем стоит Викторсон и что положение лидера подорвано подозрениями и оказалось под угрозой.
В другой партии на Вармина после полицейского допроса тоже глядели с пугливым удивлением. Особенно загадочно выглядела его неохота хоть единым словом успокоить своих приверженцев и объяснить, что, собственно, произошло.
Зато обе враждующие партии огорчало поведение нотариуса. Некоторые знали, что тот отрекся от покорности. Викторсону, другие слышали, что у него была острая стычка с Вармином. Сам он высказывался туманно и неоднозначно. Никто не знал, на чью сторону он встанет в конце концов. Казалось, этого не знает и он сам.
