Жасент твердым тоном обратилась к мельнику:
– Мсье, я уверена, что с теми деньгами, которые будут у вас на руках сегодня вечером, вы быстро забудете об этом животном. Я знаю, что моя сестра задолжала вам круглую сумму за содержание девочки, но вы, как мне кажется, почти ничего не потратили! Хоть, по-видимому, кормите вы ее и хорошо, но на малышке одни лохмотья.
– Черт подери, мы сделали все, что могли! – проворчал он, почти протрезвев.
* * *
Час спустя Жасент могла вдоволь насмотреться на Анатали при свете яркого пламени печи. Она только что искупала девочку в большой лохани, за натянутым между двух стульев покрывалом. Из комнаты доносились резкие голоса Одноглазого Жозюэ и его приятеля Элуа. Слышен был и голос Пьера, более низкий, мелодичный.
– Какая же ты хорошенькая, Анатали! – прошептала Жасент, вытирая девочку большим клетчатым полотенцем.
Она была немного разочарована тем, что не нашла в чертах лица девочки явного сходства с Эммой. У девочки были довольно прямые темные волосы и здоровый цвет лица. Ее глаза казались светло-карими, с зеленым оттенком. Ее небольшой носик, высокий лоб и круглые щечки могли достаться девочке от матери, как, впрочем, и ямочка на подбородке. И все же она выглядела крепкой, плотно сбитой, тогда как мать малышки была самой миниатюрной из всей семьи Клутье.
– Теперь нужно, чтобы меня звали по-другому? – неожиданно с любопытством спросила девочка.
– Только если ты не против. Но позволь мне тебе объяснить. Анатали – это имя, которое выбрала для тебя мама; я думаю, она была бы рада, если бы ты носила именно его.
– А где моя мама?
Жасент предпочла сразу рассказать правду:
– В раю, с небесными ангелами.
– Значит, нужно сделать ей приятно.
– Я привезла тебе теплую одежду, которую купила вчера в Сен-Приме, деревне, где ты будешь жить. Это далеко, по другую сторону озера.
Анатали никогда не покидала скромный приход Сент-Жан-д’Арк. Предоставленная самой себе, малышка часто гуляла в лесу, радуясь диким ягодам в начале лета и собирая грибы осенью. Суровое воспитание четы мельников дало толчок развитию девочки, вместо того чтобы ему препятствовать. Не по годам сообразительная, она казалась взрослее сверстников. Жасент подсчитала, что скоро, в марте или апреле, племяннице исполнится четыре.
– Мы проведем ночь у мсье Элуа, который любезно согласился нас приютить. Завтра утром перед отъездом мы проведаем одну женщину. Она должна знать дату твоего рождения.
– Я ее знаю, это двадцать пятое марта, – похвасталась девочка. – Мне рассказала об этом крестная. Она видела, как я родилась.
Конечно же, речь шла об акушерке. Навостривший уши кузнец громко уточнил:
– Малютка говорит о бедняжке Батистин, повитухе, которая прошлой зимой отправилась на тот свет. Батистин упала замертво – ее сердце остановилось мгновенно.
Эта новость привела Жасент в уныние. Акушерка, о которой рассказывал ей кюре, могла приоткрыть завесу над важной страницей короткой Эмминой жизни: так можно было бы узнать больше о рождении Анатали и о том, как мать оставила девочку столь недостойным людям. Отказываясь на что-либо роптать, Жасент покачала головой. Прошлое не имело значения.
Жасент испытала знакомую, щемящую радость, помогая племяннице натянуть хлопчатобумажные штанишки, майку, льняные чулки и прямое красное фетровое платье с длинными рукавами.
– Я собирала твою маму в школу, когда мы были детьми. Я была на четыре года старше.
Разволновавшись, Жасент обняла малышку, приголубила ее, расцеловала в обе щеки. Это вызвало у Анатали приступ безудержного смеха.
– Щекотно! – закричала она, извиваясь. – Еще, еще!
Свидетелем этой сцены был белый полугодовалый котенок с сапфировыми зрачками. Величественно устроившись на стуле, котенок жмурился.
– Теперь я могу войти? – спросил Пьер, устав слушать болтовню двух старых друзей, – пинта джина явно подняла им настроение.
– Подожди, мы сейчас выйдем, – ответила молодая женщина.
Держа свою племянницу за руку, преисполненная гордости Жасент подняла покрывало и шагнула вперед. Трое мужчин издали восторженный возглас.
– Какая красивая куколка! – прорычал Жозюэ Одноглазый.
