Мужчина из муниципалитета принялся растаскивать его картонную крышу, и двое других присоединились к нему. Бродяга видел по выражению их лиц, что им противен его запах, а по тому, как они брезгливо отряхивали руки, понял, что им противно прикасаться к тому, за что брался он. В нем пробудился гнев, но, поскольку бродяга терпеть не мог общаться с людьми и никогда не открывал рта, если этого можно было избежать, он просто развернулся и побрел прочь, бесформенный в своих лохмотьях, шаркая ногами в огромных, не по размеру, башмаках, бородатый, угрюмый и вонючий.
С тех пор он успел прошагать шесть миль. Спешить ему было некуда.
Ему нужно было поесть и где-то укрыться от надвигающегося снегопада. Он нуждался в укрытии и в огне. Его ненависть к роду человеческому нарастала с каждым шагом.
В тот же день в Лондоне директор службы безопасности ипподромов мрачно смотрел из окна Жокейского клуба на машины на Портмен-Сквер. За спиной директора, в уютной, ярко освещенной комнате сидел и жаловался мистер Мельбурн Смит. Жаловался мистер Смит не первый день, а уже целых две недели, и по телефону, и лично. Жаловался он на недостаток охраны на ноябрьском аукционе годовиков, откуда кто-то ловко увел его только что приобретенного и чрезвычайно дорогого жеребчика.
Мельбурн Смит вложил столько денег в развитие британского коневодства, что не обращать внимания на его жалобы было невозможно. Хотя, разумеется, строго говоря, это дело полиции, а вовсе не аукционеров, и уж тем более не Жокейского клуба. Мельбурн Смит, пятидесяти лет, пробивной, делец до мозга костей, был не менее возмущен тем, что кто-то посмел увести лошадь у него, чем самим фактом кражи.
— Просто взяли и увели! — оскорбленно повторял он, наверное, раз в пятидесятый. — А вы, похоже, не слишком-то торопитесь его разыскивать!
Директор вздохнул. Мельбурн Смит ему ужасно не нравился, но у директора хватало ума скрывать свою неприязнь под добродушной улыбкой. За его усами и твидовым костюмом скрывался тонкий и предприимчивый ум. Вот и сейчас директор мучительно соображал, что можно сделать, чтобы найти жеребенка, кроме как молиться о чуде.
Для начала, похитителя давно и след простыл. Мельбурн Смит обнаружил пропажу более чем через месяц после аукциона. Он, как обычно, приобрел с десяток длинноногих жеребят, которые будущим летом должны были выступать в скачках двухлеток. Как обычно, договорился со знакомым тренером, что жеребят переправят к нему, приучат к узде и седлу, объездят и научат не бояться стартовых кабинок. И, как обычно, через некоторое время заехал к тренеру посмотреть, как поживают его новые приобретения.
Поначалу будущий призовой жеребчик просто озадачил его. Потом в Мельбурне Смите пробудились подозрения. И наконец он все понял и разъярился. Он выложил целое состояние за годовичка самых что ни на есть голубых кровей, а вместо этого получил долговязого заморыша со слабой шеей. Общим у его приобретения и этого подменыша была только масть — темно-рыжая — да большая белая звездочка на лбу.
— Это позор! — твердил Мельбурн Смит. — На следующий год я поеду со своими деньгами во Францию!
Директор подумал о том, что скаковых лошадей воруют чрезвычайно редко и что безопасность на торгах обеспечивается скорее за счет документов, чем за счет запоров и засовов. И обычно документов оказывается достаточно.
Каждый чистокровный жеребенок вскоре после рождения проходит регистрацию. И в сертификате указывается не только родословная и дата рождения, но и масть, особые приметы и количество и расположение завитков шерсти на шкуре. Отметины и завитки тщательно зарисовываются.
Позднее, когда жеребенок подрастает и приходит время выставлять его на скачки, местный ветеринар заполняет вторую карту особых примет и отсылает ее в регистрационное бюро. Если сертификат жеребенка совпадает с позднейшим, все в порядке. Если нет, лошадь на скачки не допускается.
Сертификат жеребенка, купленного Мельбурном Смитом, совершенно не совпадал с сертификатом подменыша. Масть та же, белая звездочка в наличии, а расположение завитков совсем другое.
