И утвержусь в творении и достижении совершенства.
Пребывая в медитации, сосредоточившись на одном и отказавшись от всякой деятельности,
Не попади во власть беспорядочных эмоций!
Медитация — это состояние повышенной ясности сознания и обострённого восприятия, качественно отличающееся от нашего обыденного состояния сознания. Это разрыв в сплошном потоке наших беспорядочных мыслей, разрыв полного самоотождествления с «эго». В данном контексте Трунгпа Ринпоче интерпретирует медитацию не как формализованную медитативную практику, а как врождённую функцию сознания, как некую природную способность, позволяющую с полной ясностью видеть вещи такими, как они есть. Все мы испытываем такие спонтанные вспышки открытого восприятия реальности; но многие игнорируют их или пытаются подавить, а подчас даже пугаются, принимают их за признаки сумасшествия. В наши дни люди перестали ценить подобные состояния, и теперь вне духовных традиций мы не находим контекста для адекватного их понимания. Человеку, не следующему духовным путём, они внушают тревогу и кажутся опасными, поскольку в свете их ценность так называемого реального мира становится весьма сомнительной. Однако заметим, что существует опасность чрезмерной привязанности к таким естественным медитативным состояниям, как и вообще к медитации любого рода в рамках любой традиции. Тогда медитация может превратиться в ловушку и, вместо того чтобы даровать нам прозрение, только привязать нас к сансаре ещё крепче.
Переживания такого рода суть краткие проблески «состояния беспредельности». Это состояние — истинная сущность сознания, но нас постоянно отвлекают от него, смущают и приводят в смятение беспорядочные эмоции, рождающиеся из невежества. Чтобы спокойно пребыть и утвердиться в «состоянии беспредельности», необходимо приучать ум к порядку. В стихе, посвящённом этому бардо, идёт речь о том конкретном методе медитации, принятом в ваджраяне, который состоит из двух этапов: «творения» и «достижения совершенства». Этот метод называется «божественной» йогой — практикой единения с божеством.
Значение божеств в системе ваджраяны постепенно прояснится в следующих главах, а подробно о них речь пойдёт в части II. Здесь же следует указать на одну терминологическую проблему, возникающую в этой сфере. Дело в том, что одним и тем же словом, происходящим от санскритских дэва (бог) и дэви (богиня), обозначаются как божества сансары, так и божества пробужденного состояния. Божества сансары — это боги и богини, встречающиеся во всех древних религиях: индийских, дальневосточных, древнегреческих, древнеримских, кельтских и т. д. О том, что они принадлежат сансаре, а не просветлённому состоянию, свидетельствует хотя бы тот факт, что верующие считают их реально существующими во внешнем мире; иными словами в культах этих божеств не были развиты представления о сущностной пустотности и отсутствии «я». В монотеистических религиях — иудаизме, христианстве и исламе — все эти божества заменены единым Богом-Вседержителем, но, как уже отмечалось, такой подход считается в буддизме лишь одной из форм реакции на сансарическое чувство «я» (см. главу 2). Божества пробужденного состояния тождественны буддам: они суть живые образы просветления в его разнообразных аспектах и функциях. Каждое из них воплощает собой ту или иную частную характеристику буддства, но при этом каждое в своём роде совершенно. Конкретное божество, избранное буддистом как средоточие медитативной практики, символизирует полное просветление — сущность всех божеств; в нём воплощена пробужденная природа самого практикующего, его собственная божественность. В переводе «Тибетской книги мёртвых» мы сохранили тибетское обозначение такого божества — идам, но здесь я называю его «избранным божеством» (буквальный перевод санскритского эквивалента — «иштадэвата»).
На стадии «творения» медитирующий посредством творческой медитации, то есть с помощью воображения, преображает обыденный мир в мир священный. Нередко этот этап называют «визуализацией», но зрение — лишь один из множества элементов творческого процесса. Уильям Блейк называл воображение «Божественным Зрением», и в контексте медитативного творчества эту способность следует трактовать именно так. В процессе творчества участвуют все наши чувства, всё тело, речь и сознание медитирующего. В основе этой формы медитации лежит непосредственное ощущение присутствия божества и убеждённость в том, что мир этого божества реален. Сформировать и закрепить эту убеждённость помогает детально разработанная образность. Каждая деталь иконографии обладает особым символическим смыслом, а следовательно, напрямую связана с пробужденным состоянием сознания. В медитации этого типа мы преуспеем лишь тогда, когда будем готовы отказаться от обычных представлений о себе и мире, признав их иллюзорность. Тогда мы поймём, что на самом деле постоянно творим свой обыденный мир из беспорядочных, ограниченных и призрачных фантазий. Так не лучше ли сотворить вместо него мир просветлённый, прибегнув к методам тантрического воображения?
