Ваджра-тело — это совершенное и неразрушимое тело. Это не воплощение эгоистической мечты о личном бессмертии, а, как ни странно, результат осознания того, что тело нереально. Весь материальный мир — и тело, и его окружение, — спонтанно возникают из пустоты каждое мгновение. Тело эфемерно и невещественно; оно неразрушимо именно потому, что разрушаться в нём нечему. Здесь уместно вспомнить слова Трунгпы Ринпоче: «Вещи есть здесь потому, что их здесь нет, — в противном случае их бы просто не существовало».[98]
Для преображения обычных тела, речи и сознания в ваджра-тело, ваджра-речь и ваджра-сознание в ваджраяне служат методы божественной йоги. Божественная йога работает одновременно со всеми тремя элементами. Она ориентирована не столько на достижение перемен, заметных извне, сколько на изменение самовосприятия. Преображение тела достигается путём медитации на форму избранного божества. Медитирующий становится центральным божеством мандалы, а другие живые существа — прочими божествами в её рамках; жилище практика становится чудесным дворцом, а весь мир — райской обителью, чистой землей избранного божества. Все эти формы сотканы из света, бестелесного, как радуга, но куда более яркого и прекрасного, чем любой свет, доступный нашему физическому зрению.
На этапе «творения» работа с подобными образами в процессе медитации очень важна, но ещё важнее — обрести и хранить полную уверенность в реальности божества. Божество — это живое присутствие пробужденного состояния, обладающее всеми качествами пяти будд, качествами, которыми также пронизана вся мандала. На этапе «достижения совершенства» все формы снова растворяются в пустоте. Тем самым медитирующий избавляется от всякой потенциальной привязанности к этим образам и избегает опасности уверовать в их материальное существование. Но чувство присутствия божества сохраняется и в обыденной жизни, постепенно преображая наше мировосприятие и наши взаимоотношения с миром.
Подобно самбхогакайе, речь — это уровень энергии, общения и эмоций. Это посредник между телом и сознанием. Мы привыкли считать себя неким сочетанием тела и сознания, упуская из виду этот третий, не менее важный компонент. А ведь речь — это не просто слова или звуки, которые мы издаём. Слова — всего лишь внешние её проявления. Кроме них, к области речи относятся также эмоциональная энергия, питающая все формы самовыражения, и дыхание, одна из форм жизненной энергии.
Связь голоса с дыханием в обыденном понимании этого слова очевидна. Но и любая другая форма творческого самовыражения опирается на поток нашего внутреннего дыхания, или жизненной энергии. Постигнув, что именно мы стремимся сообщить миру в словах, музыке, живописи, танце и т. д., мы говорим, что «нашли свой голос». По существу, речь — это общение в самом широком смысле: как общение между сознанием и телом, так и общение между отдельным индивидом и окружающим миром. Как тело включает в себя окружающую среду, так и речь включает в себя все звуки мира. Общение — процесс двусторонний: мы постоянно принимаем сигналы от всего, что нас окружает, и реагируем на них, посылая самые разнообразные ответные сигналы.
Несмотря на то, что речь — понятие более отвлеченное, чем тело, мы ничуть не менее привязаны к её мнимой реальности. Несмотря на всю очевидную ненадёжность и неадекватность слов, мы упорно полагаемся на них в попытках выразить свои мысли и считаем, будто они способны передать истинный смысл того, что мы подразумеваем. Нам кажется, будто сказанное нами проистекает из нашей истинной природы и подтверждает реальность нашего существования. Ощущение ваджра-речи появляется тогда, когда мы осознаем пустоту, лежащую в основе речи: паузы между словами, молчание, окутывающее звук со всех сторон, открытость и отсутствие «эго», из которых рождается общение.
Речь — это творческая сила, сила мантры. Священны все языки, а не только санскрит, и каждое слово, каждый звук может стать мантрой. Если просто вслушиваться, отказавшись от всяких ожиданий, и внимать пустоте, скрытой в основе звука, то мы научимся воспринимать и сокровенные свойства звука, и заключённый в нём особый смысл. Это и есть музыка «не-я» и пробуждения. Поэта Миларепу нередко изображают с ладонью, сложенной чашечкой и поднесённой к уху: он сосредоточенно вслушивается в звучание своих собственных песен, рождающихся из пустоты и безмолвия. Всякая речь, проистекающая из этого чувства безграничной открытости, может обернуться поэзией дхармы.
