Зазвонил телефон. Профессор поднял трубку.
— Слушаю… А-а-а, дочка. Скоро, скоро, Зинушка! Можно собирать ужин. Да, да, через полчаса буду дома.
Положив трубку, профессор убрал в шкаф книги, проверил, закрыты ли ящики стола.
Убедившись, что всё в порядке, он опустился в кресло. После минутного раздумья положил ладони на подлокотники, чтобы подняться, но, услышав знакомый голос в приёмной, снова выжидательно откинулся в кресле.
На пороге в форме полковника авиационной службы стоял начальник института, высокий, широкоплечий, с блестящей выправкой человек. Седеющие виски придавали его округлому румяному лицу тот особенный оттенок, который свойственен моложавым мужчинам в пятидесятилетием возрасте.
— Вы свободны, Пётр Кузьмич? — спросил он.
— Да, свободен.
— Кажется, вы чем-то озабочены?
Кремлёв посмотрел на полковника хитровато прищуренными глазами, погладил бороду.
— Представляете, Алексей Никитич, самолёт, на котором включён автопилот? Лётчик поставил приборы на заданный курс и раскрыл книгу. Самолёт идёт самостоятельно.
Пилот читает роман…
— Вполне представляю, профессор! Ведь автопилоты нам известны давно…
— Не забегайте вперёд… Пилот читает книгу, а самолёт бороздит воздушный океан.
Вот он пролетел тысячу километров, пять тысяч, десять, огибает земной шар, а мотор всё гудит и гудит… И всё на одной заправке горючего.
— На одной заправке? Ну, это ещё дело будущего, Пётр Кузьмич.
— Не такого-то уж далёкого, полковник. Вы не встретили в коридоре такого чернявого, очень подвижного юношу?
— Студента Споряну?
— Да-да! Так вот, я только что знакомился с чертежами его дипломного проекта.
Заманчивая идея!
Профессор изложил предлагаемый Антоном Споряну проект двухкамерного ракетного двигателя, идею бескарбюраторной подачи горючего, а полковник внимательно слушал, забрасывая профессора вопросами.
— Да, новая и оригинальная идея, — согласился он, выслушав объяснения.
— Прямо скажу, интересная мысль. Этот паренёк подаёт большие надежды и до многого может дойти сам.
— Не прикрепить ли к нему конструктора?
— Нет, пока не нужно ему мешать. Пусть поработает один. Если понадобится помощь, я вам скажу.
Профессор поднялся. Встал и полковник. Взглянул на часы, протянул руку:
— Уже без четверти девять. Опаздываю на бюро горкома.
— А меня дома ждут. Нам, кажется, в одну сторону, — сказал профессор, направляясь к вешалке.
— Пойдёмте. Машина у подъезда: подвезу по пути.
Когда автомобиль остановился у калитки профессорского сада, Пётр Кузьмич погрозил пальцем Прозорову:
— О проекте никому ни слова…
— Ну, что вы, Пётр Кузьмич.
— Да уж я знаю. Дмитрий Дмитриевич подкатит незаметно — расскажете всё, как на исповеди.
— Нет, нет — сами доложите, — донеслось из уходящей машины.
Пётр Кузьмич проводил взглядом машину и скрылся за железной калиткой ограды.
Наступившая осень была для Антона Споряну переломной во многих отношениях. Он очень изменился: повзрослел, стал более усидчивым.
Преподаватели, замечая, как он становится не по годам серьёзным, рассудительным, настойчивым в достижении поставленной цели, считали это результатом личного влияния профессора Кремлёва, шефствующего над студентом. И в этом была доля правды. Всё больше общаясь с профессором, Споряну незаметно для себя стал подражать ему и в манере разговора, и в отношении к труду, и в упорстве исследования. Он стал просиживать ночи над дипломом, думая об одном: «Почему двухтурбинные реактивные самолёты ведут себя в разряженных слоях атмосферы лучше, чем однотурбинные? От чего это зависит — только ли от спаренной мощности и уменьшения веса всей конструкции? Может, оказывают влияние какие-нибудь иные явления, вызываемые столкновением двухструйного потока выходных газов с массой атмосферы?.. Почему всё- таки повышаются скорости? Что придаёт большую устойчивость самолёту?..» Но юность брала своё. Занимали не только проблемы проникновения в стратосферу: тянуло туда, где слышался весёлый говор, беззаботный смех. В такие минуты хотелось петь, смеяться или мчаться с кем- нибудь на катере. Этим «кем-нибудь» неизменно была дочь профессора — Зина Кремлёва, самая хорошая, самая близкая девушка на свете.
