— Какой он? — спросила Эмили.
— Сдержанный… образованный. У нас, пожалуй, найдется не много общего.
— Вы одной крови. Это связывает крепче всего.
Аманда начала чуть попискивать, и, чтобы отвлечься, Слэйд взял ее на руки. Он думал о связи, соединяющей его с братом, и о своей все возрастающей привязанности к Эмили. Они держались непринужденнее с той ночи, когда наряжали елку. Она уже не отскакивала от него, когда он случайно касался ее, а он старался по возможности держаться к ней поближе.
— Ты хотел бы пойти со мной в церковь этим вечером? — спросила она.
— Ты хочешь взять ребенка?
— Мэйвис обещала посидеть с Марком и Амандой, если я… если мы захотим пойти.
— Охотно свожу тебя. Марк не будет огорчен, что его не возьмут на прогулку?
— Он будет спать, служба начнется не раньше половины одиннадцатого. Вернемся мы к полуночи.
Слэйд вдруг призадумался о походе в церковь, соседках Эмили и о том, как он одет. Но это можно легко решить.
— Мне надо съездить после обеда в город. Тебе что-нибудь нужно?
Она покачала головой.
— У меня есть все, что надо.
Глядя на нее, он подумал, что и у него тоже.
На то чтобы уложить Марка в постель в сочельник, понадобилось чуть больше времени, чем обычно. Эмили покормила Аманду. Слэйд едва успел натянуть новые ботинки, как до него донеслись голоса — видимо, приехала Мэйвис. Сняв с вешалки новый пиджак из верблюжьей шерсти, он надел его и прошел по коридору к кухне.
Увидев его, женщины смолкли. Эмили обвела его взглядом, начиная с узкого галстука, белой рубашки и пиджака и до черных джинсов и ботинок. Она так растерялась, что не находила слов.
Сама она была хороша, как картинка, в простом платье с длинными рукавами и расклешенной юбкой, доходившей до ботинок.
Слэйд потер рукой подбородок и пошутил:
— Что, плохо побрился?
Эмили покраснела, а Мэйвис рассмеялась.
— Разве может женщина удержаться от того, чтобы не засмотреться на мужчину, так разодевшегося ради сочельника?
— Неужто и впрямь, Эмили? — поддразнил он.
— Я… ты выглядишь совсем по-другому.
— В лучшую или в худшую сторону?
— Я тебя еле узнала.
— Под одеждой я все тот же.
Щеки ей залило румянцем еще больше.
— Думаю, нам пора идти, чтобы не опоздать.
— Я готов.
Он подал ей пальто, и она оказалась так близко, что до него донесся цветочный аромат ее шампуня. Когда она надела пальто, он прижал воротник к ее шее, будто бы непроизвольно проведя пальцами по кончикам ее волос.
Она взглянула на него через плечо, и у него екнуло сердце.
Слэйд смутно помнил, что говорил Мэйвис перед уходом. Всю дорогу до церкви в микроавтобусе он то и дело поглядывал на Эмили, а она на него.
Наконец она сказала:
— Ты замечательно сегодня выглядишь.
— Отчистился до блеска?
— Слэйд…
— Извини, не сдержался. Видела бы ты свое лицо. Не думал, что так уж важно, одет ты в пиджак с галстуком или фланелевую рубашку.
— Дело не в этом.
— А в чем?
Автобус катил по дороге, и в окна заглядывали сиявшие на черном небе звезды.
— Мне казалось, я уже знаю о тебе почти все. А сегодня ты совсем другой, и я призадумалась, знаю ли тебя вообще.
— Ты знаешь меня, Эмили. Да тут и знать нечего. И поверь, я нисколько не изменился только оттого, что пошел и купил себе новые тряпки. Ведь ты же не меняешься оттого, что красишь губы?
У нее на губах была помада натурального оттенка, хорошо подходившая к цвету платья.
— Говоря по совести, меняюсь, — призналась она. — Когда я принаряжаюсь, крашу губы, я чувствую себя… женственнее.
Он подождал, пока сердце немного угомонится, и негромко произнес:
— Буду иметь в виду.
Когда они добрались до церкви, небольшая стоянка для машин была почти вся заставлена машинами, а скамейки внутри церкви заняты. Семейная пара потеснилась, высвобождая для них местечко. Пропуская Эмили вперед, Слэйд заметил несколько устремленных на них любопытных взглядов. Впереди сидел Даллас О'Нейл. Насколько Слэйд мог судить, он был один.
Слэйд давненько не бывал на церковной службе. В последний раз это было на Пасху, лет пять тому назад. Он пришел с двумя напарниками, с которыми работал на ранчо.
Но в этот раз все было иначе, как-то по-особенному. Когда он открыл сборник церковных гимнов и запел с Эмили хорал, в душе его ожило что-то давно забытое, что не давало о себе знать с самого детства.
