— Не надо, — испугался Иван Дмитриевич.
По этому предмету он знал лишь то, о чем во время унылых семейных обедов по воскресеньям распространялся тесть, отставной майор. Ружье, точнее, русское ружье он считал особым стреляющим добавлением к штыку, который, как известно, молодец, чего про пулю не скажешь. В числе главнейших достоинств, какими должно обладать это второстепенное добавление, тесть полагал два: толщину шейки приклада и вес. Чем толще шейка, тем труднее перерубить ее саблей, когда пехотинец, защищаясь от кавалерийской атаки, поднимет ружье над собой. А тяжесть оружия развивает выносливость у нижних чинов.
— У моей модели прицел на полторы тысячи шагов! — почти кричал поручик. — А у Гогенбрюка всего на тысячу двести. У меня гильза выбрасывается, да! А у него выдвигается вручную. В самой Австрии его систему отвергли, а мы приняли. Почему?
— Может быть, так дешевле обходится переделывать старые ружья? — предположил Иван Дмитриевич.
— На чем бы другом экономили! Я уверен: фон Аренсберг для того помогал Гогенбрюку, чтобы ослабить русскую армию. С этаким-то костылем! А какова ситуация на Балканах? Рано или поздно мы будем драться не только с турками, но и с Веной.
— Далась вам эта ситуация на Балканах!
Поручик понизил голос до шепота:
— Фон Аренсбергу нужно было помешать…
— Вы говорите так, будто знаете убийцу.
— Попрошу не употреблять при мне это слово, — сказал поручик. — Не убийца, нет. Мститель!
— Но не вы же, надеюсь, отомстили князю таким образом?
— Скажу откровенно. Подобная мысль приходила мне в голову… И наверное, не одному мне.
Иван Дмитриевич насторожился:
— Кому же еще?
— Многим честным людям.
— Вы знаете их по именам?
— Имя им — легион! Вам, господин Путилин, уже невозможно отказаться вести расследование. Я вас не осуждаю. Но заранее хочу предупредить: не проявляйте излишнего усердия!
— О чем это вы? Я исполняю свой долг.
— Ваш долг — служить России!
— Ей и служу. Я охраняю покой моих сограждан.
— Граждане бывают спокойны в могучем государстве, — сказал поручик. — А не в том, чья армия вооружена винтовками Гогенбрюка… Могу ли я надеяться, что мститель фон Аренсбергу схвачен не будет?
— Нет, — твердо ответил Иван Дмитриевич. — Не можете.
— Ах так? — внезапным кошачьим движением поручик ухватил его за нос. — Шпынок полицейский!
Нос будто в тисках зажало, и не хватало сил освободиться, оторвать безжалостную руку. От боли и унижения слезы выступили на глазах. Иван Дмитриевич был грузнее телом, в борьбе задавил бы поручика, но с железными его клешнями совладать не мог. Он замахал кулаками, пытаясь достать обидчика, стукнуть по нахальному конопатому носу, но поручик держался на расстоянии вытянутой руки, а его рука была длиннее.
— Попомнишь меня! Ой, попомнишь! — приговаривал он, жестоко терзая пальцами носовой хрящ.
В носу уже хлюпало.
Тогда Иван Дмитриевич воспользовался извечным оружием слабейшего — зубами. Изловчившись, он цапнул поручика за ладонь, в то место, где основание большого пальца образует удобную для укуса выпуклость — бугор Венеры. Мясистость его свидетельствовала о больших талантах поручика в этой области. Вскрикнув, он отпустил Ивана Дмитриевича.
В коридоре загремели шаги.
Поручик зажал кровоточащую рану пальцами левой руки и скользнул к выходу, едва не столкнувшись в дверях с Певцовым. Ротмистр проводил его удивленным взглядом, после с неменьшим удивлением осмотрел покрасневший нос и грустные, набухшие слезами глаза Ивана Дмитриевича. Затем с видом гения, обязанного по долгу службы метать бисер перед свиньями, он милостиво соизволил поделиться с Иваном Дмитриевичем добытыми сведениями.
Месяц назад «Славянский комитет» провел сбор пожертвований в пользу болгар, бежавших от турецких насилий в Австрию и Валахию. Фон Аренсберг вызвался переправить эти деньги. Он хотел завоевать симпатии некоторых влиятельных лиц в Петербурге, сочувствующих славянскому движению, а заодно укрепить престиж Вены среди болгар-эмигрантов. Втайне от Хотека, не одобрявшего подобные затеи, фон Аренсберг принял деньги и выдал расписку. Однако Боеву удалось добиться, чтобы часть пожертвований передали нуждающимся болгарским студентам в России. Третьего дня он приходил к фон Аренсбергу, но тот согласился выдать деньги не раньше, чем «Славянский комитет» оформит новую расписку, и назначил Боеву свидание.
