Системность во всем: универсальная технология повышения эффективности - страница 14
Убежденные в истинности этой теории, но сбитые с толку реальностью, мы ревностно утверждаем, что вся наша жизнь и весь мир не особенно хороши. Мы утверждаем, что люди слишком напряжены, озабочены мелочами.
Не согласен.
Возможно, мантра о том, что «все мы едины», и верна. Но я убежден, что, если мы хотим достичь успеха, обрести покой и стать счастливыми, необходимо контролировать все элементы жизни. Сосредоточиваясь на них, мы должны проще относиться к тем, которыми не управляем. Если мы попытаемся влиять на то, что от нас не зависит, разочарование неизбежно.
Трудно ли определить, что мы можем контролировать, а что нет? Нет.
Мое поколение придает особое значение великой истине: главное — то, что происходит сейчас. А я знаю, что удовлетворение мне часто приносят именно мелочи, над которыми я тщательно работал в прошлом. Да, я упорно трудился, чтобы добиться своего. Но все это время я сосредоточивался на действиях, которые приближали меня к желаемому будущему.
Бесцельное барахтанье
Мы с младшим братом росли в доме дедушки и бабушки в небольшом городке Порт-Лейден в северной части штата Нью-Йорк. Это была беспокойная семья. В семнадцать я оказался на улице, в одном из кварталов Сан-Франциско. В 1967 году, в Лето любви[11], я смог уйти из «не такой уж идеальной семьи». На два года я погряз в сексе, наркотиках и рок-н-ролле. (Ну, секса, возможно, было не так много.) Летом 1969 года я оказался на Вудстокской ярмарке музыки и искусств — известнейшем фестивале на севере штата Нью-Йорк, на который съехалось около 500 тыс. человек. То, что надо! Я безрезультатно продолжал поиски особого душевного состояния. Так пролетел еще год. Я был живым олицетворением свободных 1960-х.
Добровольно погрузившись в беспамятство, я постоянно на что-то жаловался. Я пытался учиться в колледже, но уже на втором курсе бросил учебу. Я загоревал, поняв, что весь мир сошел с ума. В 1970 году, во время политической демонстрации в Вашингтоне, нас разогнали с помощью слезоточивого газа. Окутанный облаком газа, который пустили по перекрытой улице, я встретил женщину, которая позже стала моей женой и матерью двух моих детей. Через пару недель, уже с новой любовью, я вернулся на опасные улицы Сан-Франциско. Два месяца мы жили там, а потом перебрались в окрестности Нью-Йорка.
Я отрицал все, что не соответствовало моим представлениям о равноправии, и бесился из-за всеобщей несправедливости. Я считал все вокруг системой. И она была против меня. Я громко возмущался, что нами управляют корыстные бездари, что они устроили всеобщий заговор, чтобы разрушить мою жизнь. А я, конечно же, был мудр и беспристрастен. На самом деле я действовал на нервы всем, кому приходилось иметь со мной дело, когда моя жизнь представляла собой череду бесперспективных работ и срывов. Несчастный до глубины души, еще дважды бросив колледж, я превратился в нытика-эгоиста, преследуемого собственными тараканами в голове.
Так я женился на своей любви «из слезоточивого газа». Неудивительно, что моя супруга тоже разочаровалась в жизни. Мы были похожи как две капли воды: оба дерзкие и громкие, убежденные в собственной правоте и неправоте других. После шести лет туманного существования как-то утром в августе 1973 года с меня внезапно спали оковы. После очередного похмелья, подавленный, я сидел за кухонным столом нашей унылой квартирки. Я получал минимальную зарплату, работая сезонным рабочим в одном из кемпинг-лагерей штата Нью-Йорк, собирая мусор и чистя общественные туалеты. В тот день я опаздывал, но, несмотря на это, сидел неподвижно. Я заявил себе: «Хватит так жить. Я ошибался. Больше не буду пытаться изменить мир, жалуясь и скуля. Я не могу повлиять на многое. Я не буду мучиться из-за того, что не в моей власти. Осенью вернусь в колледж, чтобы научиться хоть чему-то полезному. Больше никаких жалоб и обвинений. Не стану отвергать тот мир, который я вижу, а рассмотрю его изнутри, пойму, какой он на самом деле. Я разберусь, что делать с элементами этого мира, на которые могу повлиять».
Едва ли я догадывался, что мое молчаливое согласие с «системой» в двадцать пять лет станет первым шагом к написанию книги о красоте систем и свободе, которую они дают, спустя тридцать лет. Но, в отличие от моих убеждений тех времен, то, что я пишу сейчас, не имеет никакого отношения к политике, мечтаниям и к тому, кто прав, а кто виноват. Здесь речь пойдет о чистой воды механике.
