— Моему крестнику. Его мать — моя бывшая пулеметчица.
Пигалица теперь живет у подножья Скалистых гор, не так далеко от Кэмп-Хейла. После Ганимеда она предпочитает холод египетской жаре. На свою и Мецгерову пенсию Шария растит Джейсона Удея Мецгера, первого человека, зачатого и рожденного за пределами Земли. Я слышал, Джудей, он… особенный.
Глаза моей собеседницы блестят, когда она берет вторую коробку.
— Бог в помощь, специалист.
Она встает и отдает мне честь.
— Сэр!
Строевой устав сух, как лист гидропонного салата. Но перед выходом из кабины Трент шепчет:
— Спасибо вам, генерал.
Она выходит и не слышит, как я шепчу в ответ:
— Это тебе спасибо.
Я не говорю ей, что если дела обернутся так, как я надеюсь, ей не придется больше сюда возвращаться. По крайней мере, возвращаться рядовым пехотинцем. Бог даст, война закончится прежде, чем она или другие юнцы вступят в сражение.
Пока не закрылся люк, в кабину ко мне входит Орд с миниатюрным голографом в руке.
— Вот, решил показать вам, сэр.
На голограмме знакомая ротная линейка в форте Индиантаун. У столовой, под голубым небом, зеленеет одинокое деревце.
— Этой весной на деревьях повсюду распускаются листья, господин генерал. Впервые с начала войны.
Я отворачиваюсь к иллюминатору и смотрю в черный космос. Я стою молча, ноги на ширине плеч, руки сомкнуты за спиной. В строевом уставе это положение называется «вольно». Впервые за многие годы именно так я себя и чувствую.
Возможно, когда-нибудь я снова увижу деревья. Сейчас же мне достаточно знать, что на них распустились листья.
