Свет погас, из-под потолка опустился экран, на экране высветилась тема сегодняшней послеобеденной сказки: «Основные правила безопасности при обращении со стрелковым оружием».
Никому не под силу тренироваться при шести часах сна, вернее при четырех, если смотреть правде в глаза. Поэтому всякий раз, когда тушили свет и включали голограмму или видеофильм, все засыпали. Это любому инструктору должно быть понятно. А поскольку уголь из России наконец доставили, учебные комнаты стали парилками. Обед перекатывался у меня в животе, как шар для кеглей. Веки налились тяжестью.
Наша форма была до того стара, что мы еще носили металлические эмблемы войск, приколотые булавкой к воротникам. Так вот, чтобы не заснуть, разворачиваешь воротник, чтобы булавка смотрела острием вверх, кладешь под подбородок и прижимаешь пальцами. Стоит задремать, голова падает на грудь — сразу просыпаешься. Зверская система, но приходится ее применять. Потому что если поймают спящим, не поздоровится.
Я пытался завернуть воротник под подбородок. Честное слово, пытался.
Бах!
Я плюхнулся лицом в лужу собственной слюны. Моя M-16 грохнулась на пол.
— Курсант!
Включили свет. Капитан стоял надо мной. Я вскочил и вытянулся.
— Сэр!
— Вам скучно слушать о правилах безопасности?
— Сэр, никак нет, сэр!
— Вы не уважаете свое оружие?
— Сэр, никак нет, уважаю, сэр!
— Тогда поднимите его.
Я поднял винтовку. Черт подери, все спят на лекциях.
— Сержант Орд! — рявкнул Якович.
Рядом выросла и замерла статуя Грозы Новобранцев.
— Курсант, — капитан глянул на мою нашивку с именем, — Уондер из третьего взвода?
— Так точно, сэр.
Казалось, инструктор был счастлив, что кто-то из его взвода облажался перед командиром.
— Проследите, чтоб третий взвод научился уважать свое оружие.
Капитан Якович исполнил образцовый поворот кругом, которым так гордится военная академия сухопутных войск, вернулся на трибуну и продолжил лекцию. Я больше не спал.
В тот вечер, после ужина, мы шесть раз разобрали, почистили и собрали винтовки, прежде чем вернуть их на склад. Это в нагрузку к уборке казармы, чистке ботинок и прочей дребедени. Орд великодушно отложил отбой до полуночи, оставив нам целых четыре часа на сон.
Наконец погас свет, Орд скрылся в сержантской и закрыл за собой дверь. Сорок девять моих товарищей лежали тихо, а потом кто-то прошипел: «Ну ты и урод, Уондер. Пристрелить тебя надо».
Тщетно ждал я услышать от кого-нибудь противоположное мнение.
Через четыре часа мы проснемся и двинем на стрельбище, где у каждого из этих парней будет по автоматической винтовке с настоящими патронами.
Следующий день начался вполне обычно.
«Я подружку заведу…». В курсанте Спэрроу было шесть футов шесть дюймов росту и сто шестьдесят фунтов весу — без рюкзака, — зато голос, как у негритенка из церковного хора, поэтому Орд и назначил его запевалой.
«…И в пехоту приведу», — подхватывает третий взвод, маршируя к стрельбищу сквозь хмурое утро, винтовки в руках. Равенства ради, женщины вот уже не один десяток лет служили в боевых частях — пехотных, бронетанковых, артиллерийских, — хоть и тренировались отдельно. И все равно, слова песни звучали сказкой. Да что греха таить, сами женщины казались сказкой.
Я представил себе Мецгера: как он лежит на берегу бассейна в плавках и форменном шарфе, а две блондинки — нет, блондинка и брюнетка — массируют его указательный палец, натруженный гашеткой пулемета, пока Мецгер рассекал просторы космоса, еженедельно спасая миллионы жизней. Здесь же, в форте Индиантаун, мое представление о роскошной жизни сводилось к мгновениям, пока ешь нечто, что армия считает яблочным пирогом.
Утро по теперешним меркам выдалось отменное. Дымка почти рассеялась, ветра не было, температура около нуля. Потом что-то случилось с воздухом.
Сейчас-то я знаю: это было избыточное давление. Космические снаряды такие громадины, что, ворвавшись в земную атмосферу на скорости тридцать тысяч миль в час, они сжимают под собой столб воздуха.
Вальтер повернул ко мне голову под кевларовым котелком, удивленно наморщив лоб.
— Тебе не кажется…
Мы увидели снаряд прежде, чем услышали его звук; надеюсь, больше никогда не доведется испытать ни того, ни другого. Словно солнце над нами закипело, вытянулось в полоску и разлилось на все небо. Шум и ударная волна бросили нас на землю. Потом — огненный цветок распустился на горизонте; даже за пол-штата слепящий, как вспышка старого фотоаппарата. Земля всколыхнулась, будто простыня, которую расправляют на матрасе, нас подкинуло и опять швырнуло оземь. Дыхание вышибло, искры полетели из глаз.
