— Само собой выходит, Батист, я не нарочно! — стала оправдываться супруга.
Все еще немного хмурясь, она подошла к Элизабет, хлопотавшей у мойки. Новая квартира Рамберов была намного комфортабельнее прежней, в Бронксе. Теперь у семьи был водопровод и отдельный — в квартире! — туалет.
— Ох уж эти мужчины! — вздохнула пылкая итальянка. — Если их слушать, жить будет очень скучно. Как поживаешь, Элизабет? С дядей помирилась?
— Нет. И в ближайшее время ноги моей не будет в его магазине, — тихо отвечала молодая женщина. — А еще мне снова стали сниться кошмары.
— Плохие сны, когда ты видишь будущее?
— Не знаю, были ли это эпизоды моего будущего, Леа, но это было ужасно. Есть одно отличие, я даже записала его в блокнот: ощущения были странные, как если бы некоторые сцены я уже переживала в прошлом. Хорошо, что я могу тебе рассказать. Бонни теперь далеко, а она всегда меня выслушивала.
— А ваша прислуга, Норма? Она же тебе нравится.
— Не хочу ее пугать. Норма — девушка суеверная. Ма я тоже не рассказываю, она пугается, как только разговор заходит о мистике, — из-за Скарлетт Тернер.
— Лисбет, рассказывай мне! Можешь приходить в любое время, когда захочешь. Кстати, будь бдительна: моя кузина строит глазки Анри. Смотри, как бы он не ускользнул сквозь пальцы… Оттавия хочет поскорее выйти замуж, чтобы иметь свой дом и больше не работать. Заметила, как она нянчится с Агатой?
Женщины перешептывались, не привлекая ничьего внимания, благо плеск воды в мойке заглушал голоса. Элизабет оглянулась, посмотрела на Оттавию.
— Мило с ее стороны, что она развлекает Агату. Леа, придумаешь такое! Девочка меня беспокоит. Она очень болезненная.
Анри резко встал из-за стола, снял с крючка кухонное полотенце.
— Дамы, предлагаю свои услуги! Вы моете тарелки и стаканы, а я — вытираю! — сказал он.
— Конечно, милый! — отвечала Элизабет.
Инсинуации Леа сделали свое дело: ей захотелось утвердить свои права на любовника. Раньше у Рамберов она не обращалась к нему так фамильярно, и Анри обрадовался. Настолько, что даже чмокнул ее украдкой в уголок губ.
Батист только снисходительно усмехнулся. Толерантный по натуре, он верил, что молодые люди вскоре узаконят отношения, и это его не смущало.
За эти годы плотник привык считать Элизабет едва ли не членом семьи, на которого, однако, его власть не распространялась. И когда он смотрел на нее, грациозную, ослепительно красивую, то вспоминал друга Гийома и как тот любил нежно повторять: «Девочка моя… Моя маленькая принцесса!»
Замок Гервиль, в тот же день
Гуго Ларош находился в столовой замка, когда через окно увидел всадника, который галопом несся по аллее, ведущей к конюшне. Судя по рыжей масти лошади и белой отметине на морде, это была Церера. При виде припавшего к лошадиной шее всадника у Лароша упало сердце.
— Жюстен?
Он знал, что сын с конюхом на рассвете уехали на двуколке в Руйяк, на ярмарку. С некоторых пор старый помещик передвигался исключительно с тростью, проклиная больную ногу, затруднявшую ход. Ларош доковылял до звонка для вызова прислуги и подергал за шнурок. Прибежала Сидони.
— Мсье звали?
— Пусть Алсид сходит в конюшню и спросит, что стряслось. Я видел, что Жюстен прискакал без седла.
— Алсид пересаживает лук-порей, мсье. Может, я схожу?
— Только поторопись!
Служанка уважительно поклонилась и вышла, чуть ли не пятясь. Несмотря на худобу и хрупкость, Сидони прекрасно справлялась со своими обязанностями. Как только прислуга вышла, Ларош снова стал проклинать судьбу. Он выглядел старше своих семидесяти. Волосы на голове поредели, угловатое лицо до крайности исхудало. Ему стоило больших усилий держаться прямо, и сильно болела спина.
Друг, доктор Леон Фоше, к которому он изредка обращался, приписывал эти боли многочисленным падениям с лошади, начиная с подросткового возраста.
— У тебя нет чувства меры, Гуго, — говаривал доктор. — Сколько раз я ставил тебя на ноги после падений на псовой охоте или когда ты заставлял скакуна взять барьер!
После короткого раздумья Ларош успокоился. Жюстен прискакал на Церере, значит, он цел и невредим.
— Наверное, что-то с Роже, — проговорил он вполголоса.
