Эдвард, который и так был на грани, наконец разбушевался, уязвленный ее дерзостью.
- Если ты уедешь? - с иронией бросил он. - На какие же это деньги? Или ты считаешь меня настолько неразумным, что я позволю тебе сесть на первое же судно, которое отправляется во Францию? Удочеренная или нет, ты моя дочь. Вернее, я считаю тебя таковой. Дай мне письмо! Ты отправишь его только после того, как я его прочту.
- Оно написано на французском, так что ты ничего не поймешь.
- На французском? - взвилась Мейбл. - Но ты же говорила, что совсем забыла родной язык!
- Это была ложь, - ответила Элизабет. - Вы лгали мне годами… Что ж, и я вам тоже. И сегодня я этому рада.
Быстрым движением она сложила листок вчетверо и прижала к груди. Эдвард Вулворт не посмел настаивать, когда увидел свирепое выражение ее лица.
- Господи, как могло дойти до такого? - пробормотал он. - Поступай как знаешь, Лисбет, но я все равно буду тебя оберегать. Если хочешь вернуться к своим кровным родственникам, я помогу. Вот получишь ответ, и мы все вместе решим, как лучше поступить. А пока пообещай, что, ожидая этот ответ, ты не наделаешь глупостей!
- Не наделаю, даю слово. Но только я не желаю больше сидеть взаперти. Я хочу выходить с Бонни - гулять в Сентрал-парке, кататься на коньках, веселиться!
- Разумеется, теперь ты свободна, - согласился он, но добавил: - При условии что будешь осмотрительна.
Элизабет повернулась к нему спиной. Хотела она того или нет, но судорожные рыдания Мейбл ее растрогали. Однако девушка поборола желание утешить ее: как бы Элизабет ни сердилась, сердце у нее оставалось нежным и сострадательным.
«Мое письмо дойдет до замка Гервиль через две-три недели, - думала она. - Ответ я получу к середине февраля. Господи, как же это долго!»
Воображение уже рисовало ей чудесные картины будущего. Быть может, из ответного письма она узнает, что отец жив и вернулся в Монтиньяк. Разволновавшись, Элизабет побежала в свою спальню. Там она схватила оловянного солдатика из шкатулки для украшений и крепко стиснула его в кулаке.
- А Жюстен? Живет ли он до сих пор в замке? - вполголоса проговорила она. - Я поеду во Францию, даже если новости будут плохие. Это моя родина, и обязательно найдется кто-нибудь, кто меня примет!
Час или два она мечтала, как они с Бонни будут путешествовать рука об руку, и это возвращение представлялось идиллическим. Наконец вернувшись к реальности, Элизабет переоделась для долгой зимней прогулки по аллеям Сентрал-парка.
Сентрал-парк, в тот же день, ближе к полудню
Белые снега огромного парка отражались в широко раскрытых от восхищения лазурных глазах Элизабет. Надев коньки, взятые напрокат, она сидела на скамейке возле замерзшего пруда и с наслаждением вдыхала морозный воздух.
- Только поосторожнее на льду, мисс! Вы в этом деле новичок, - озабоченно твердила Бонни. - Никогда раньше на лед не становились.
- Все бывает в первый раз. И, кажется, кататься - это не так уж трудно, - радостно отвечала девушка. - И потом, ты не права: я пробовала кататься. Па каждую зиму возит нас в горы.
Элизабет наморщила нос, сама себе удивляясь. Это ласковое «па», аналог французского «papa», вырвалось у нее мимо воли.
- Зря вы так переживаете, мисс, - заметила прозорливая Бонни. - Пока живете с мистером и миссис Вулворт, можете по-прежнему называть их так. Они заменили вам родителей. Не скажу, что простительно так врать, но любят они вас по-настоящему.
- Увы, я это прекрасно понимаю!
С этими словами Элизабет одернула свою твидовую юбку-брюки длиной до щиколоток, обтянутых шерстяными чулками. Мейбл купила ей подходящий наряд еще в начале осени - для поездки в Скалистые горы, где у Вулвортов было шале. Обычно они ездили туда на поезде.
- У меня получится, Бонни, не бойся! Я так рада, что мы тут, я и ты! И, по-моему, там моя кузина Перл, мне будет у кого учиться.
- Перл? Я не вижу ее, мисс!
Элизабет, так ей и не ответив, прошла по огороженному деревянными щитами проходу, ведущему на лед. Ей очень хотелось наконец оттолкнуться и заскользить со всей возможной скоростью, упиваясь красотой деревьев в их белоснежном убранстве, и небом жемчужно-серого оттенка. Отовсюду доносились возгласы и смех - словно гимн молодости и свободе.
