Деревня Гервиль, в тот же день, в тот же час, в доме родителей Жермен
Гюстав Кайо был тележник, и его мастерская соседствовала с темной комнатой, в которой жена готовила еду и за занавеской стояла их супружеская постель. Жермен спала на чердаке, на соломенном тюфяке. Она была самой младшей. Два ее брата уехали из Шаранты и работали теперь в железнодорожной компании. Оба были женаты, имели детей и деньгами родителям не помогали.
- Уж как мы радовались, когда нашу девчонку взяли на работу в замок! - в который раз сказала Амели Кайо, обращаясь к сидевшей у очага Бонни. - А теперь ищи ей новых хозяев!
Девушка, едва переступив порог, убежала на чердак. Жалким голоском она попросила Бонни объяснить, что случилось, своему отцу. Гувернантке, которая не собиралась покидать замок, пришлось задержаться в скромном доме семьи Кайо. Она заплатила Амели за обед, после чего сходила в местную церковь - поставить свечки, а оттуда - на кладбище, помолиться за Аделу Ларош.
Теперь, вернувшись в комнату с низким потолком, с почерневшими от дыма поперечными балками, к очагу с догорающими углями, Бонни не знала ни что ей говорить, ни что делать.
- Мадам Кайо, а схожу-ка я на чердак, поговорю с Жермен. По-моему, она плачет.
- Ба! Да она с детства у нас плаксивая! Жалованье у нее было хорошее, есть по чем убиваться.
- Попробую ее утешить.
С этими словами Бонни поставила ногу на первую ступеньку узкой лестницы.
В мастерскую она зашла еще утром. Тележник как раз обивал железом деревянное колесо, когда Бонни объявила, что мсье Ларош отказал и ей, и Жермен в месте.
- Притом что я гувернантка и доверенное лицо мадемуазель Элизабет, - с возмущением уточнила она. - И ее дед ни су на меня не потратил!
- Но распоряжается-то в доме он! - заметил отец Жермен, не отвлекаясь от работы. Он как раз обрабатывал молотком железную пластинку, прежде чем приладить ее к колесу. - Про вас не скажу, но если Жермен плохо себя вела, быть ей битой!
- Такой прислуги, как ваша дочка, еще поискать, мсье! Ее не за что наказывать, - возразила Бонни. - А мсье Ларош, когда злится, голосу разума не внемлет. Вчера вечером в конюшне пала лошадь. Белый мерин, которого он очень любил.
- Уж не Талион ли? Красивый жеребец! Тогда понятно, почему он лютует. Ларош
- человек желчный.
Бонни вспомнился этот короткий разговор, когда она уже поднялась на чердак. Там было тепло, слышался напевный стук дождя о черепицу. На дощатых полках вдоль стен были разложены в один слой яблоки и груши, в углу, на истрепанной простыне, - початки кукурузы. Под чердачным окошком стояла кровать Жермен простой деревянный каркас с соломенным тюфяком. Рядом, вместо прикроватной тумбочки, - деревянный ящик, на нем - ручной подсвечник.
- Бедная моя девочка, успокойся! Отец тебя не побьет! - ласково проговорила Бонни.
Плечики Жермен вздрагивали от рыданий. Белокурые волосы растрепались, а лицо она прятала, уткнувшись в грязную подушку.
- Мадам Кайо волнуется, и я тоже - ты все слезы выплакала! - тихо продолжала гувернантка. - Ничего, мадемуазель Элизабет уговорит мсье Лароша, и мы скоро вернемся в замок, каждая к своим обязанностям. Я в этом не сомневаюсь!
- Вы - может быть, я - нет! - дрожащим от волнения голосом отвечала Жермен. - Я, Бонни, теперь девушка пропащая. Только Христом Богом прошу, родителям не говорите. Посмотрите, что он мне дал!
И девушка вынула из кармана платья блестящую монету. Бонни не разбиралась во французских деньгах, но сразу почему-то вспомнила про золотой луидор, полученный Жюстеном в качестве компенсации за удар плеткой по лицу, - об этом инциденте Элизабет недавно вспоминала.
