Монах помолчал.
– Я должен получить благословение от игумена, – произнес он не менее жестко. – Дело весьма серьезное.
– Очень не советую этого делать.
– Но настоятель знает, кто вы такие.
– Знает. Но он не знает о вас.
– Вы и его подозреваете? – зло спросил Зосима.
– Оставьте подозрения нам. – Магеллан в очередной раз дотронулся до его рясы. – Никто не требует от вас обета молчания. Никто не записывает вас в кадровые сексоты. Вы все расскажете вашему игумену, но очень прошу вас сделать это после нашего отъезда. Чем меньше людей будет знать о содержании нашей деятельности, тем лучше. Вы в любом случае сможете покаяться – неужто Бог не простит вам?
Магеллан умолчал о том, что если придет соответствующий приказ, то беднягу Зосиму придется ликвидировать как посвященного – как бы ни противилось этому все существо спецназовца.
– У каждой работы своя специфика, – добавил он убедительно. – Ваша требует молитв, созерцаний, медитаций... не знаю еще, чего. Вас благословляют на пост, наставляют, и это обычная практика. Она не кажется вам бессмысленным ритуалом. А наша работа тоже имеет особенности, и смысла в них не меньше, чем в ваших кадильницах... Давайте будем уважать друг друга.
Зосима думал так долго, что Магеллану захотелось взять его за ворот и хорошенько потрясти.
– Ну, извольте, – сказал монах, наконец. – Я возьму на себя дерзость согласиться – да не усмотрит Господь в этом гордыни. Я чувствую себя принужденным, но что-то подсказывает мне, что я не должен отказывать вам.
– Очень хорошо, – быстро ответил Магеллан. – Тогда не смею вас задерживать, почтенный брат, мы и так потеряли много времени. Занимайтесь своими делами и поглядывайте по сторонам, этого будет достаточно. Особо следите за нашими друзьями-иностранцами.
– Вы думаете, это они? – Зосима впервые за весь разговор посмотрел собеседнику в глаза.
– Мы пока не знаем, но глупо скрывать, что они привлекают нас в первую очередь. Вы же сложите два и два.
– Чем же? Тем, что из-за бугра? – Жаргонное словечко прозвучало в устах инока настолько неуместно, что спецназовец едва не расхохотался. Он понял, что Зосима с грехом пополам пытается разделаться с чувством неловкости.
– Нет, разумеется... У нас есть иные основания, вам ни к чему о них знать.
– Не настаиваю. Тогда вот вам первый доклад, раз на то дело пошло. Один из этих немцев не явился нынче к обеду.
Магеллан, собравшийся было отчалить, застыл как вкопанный.
– В самом деле? – спросил он отрывисто. – И кого же не было?
– Они называли его Людвигом, – сказал Зосима. – Сильно удивлялись – куда он, дескать, пропал.
– Искали?
– Кто их знает. – Зосима развел руками. – Специально, по-моему, нет, игумену никто не докладывал. Но мне кажется, они должны рано или поздно обеспокоиться. В связи со смертоубийством...
– Да, конечно. – Магеллан задумчиво почесывал подбородок. – Значит, Людвиг.
– Да. Фамилию я не знаю.
– Это неважно. И паники нет?
– Во всяком случае, я не заметил. Хотя некоторые встревожились.
– Кто именно?
Монах наморщил лоб, взялся за бороду.
– Я ведь не знаю их поименно... Женщины – точно. И еще мужчина, высокий такой. Статный.
– Который с фоторужьем?
– Может быть, я ружья не видел.
– Попробуйте описать.
Зосима описал, как мог, и Магеллан узнал фон Кирстова.
– Очень хорошо, брат Зосима. Сердечное вам спасибо. Продолжайте в том же духе, и чуть что – сразу ко мне... Или к первому, кого встретите, лучше к шефу.
– Это который Сажин?
– Сажин, да. К нему.
Отпустив Зосиму, Магеллан поспешил в гостиницу, где доложил об услышанном Каретникову. Номер Людвига Маркса по-прежнему не прослушивался, но его сосед, Дитер Браун, после обеда вернулся к себе и с тех пор никуда не выходил.
