– Я не спорю, – насупился тот. – Просто мне огорчительно, что торговля, уместная, скажем, на Дворцовой площади, проникает в святые места.
– Нам же нужно на что-то существовать, – отозвался Артемий. – Не будем устраивать религиозный диспут, но я не вижу большого греха в продаже сувениров.
– Именно, – с чувством сказала Хельга. – Это настоящие шедевры. – Она вертела в руках маленький прозрачный ящичек с заключенным внутрь макетом монастыря. – Ведь это все ручная работа, верно?
– Конечно. В нашей стране просто нет соответствующих производств. Это искусство в чистом виде, исключающее конвейер.
К ним подошел фон Кирстов:
– Уважаемый святой отец... если не трудно – нам бы очень хотелось поскорее попасть в отель. Некоторые затруднения естественного свойства... – Он не договорил, беспомощно озираясь в поисках кабинки.
Артемий пропустил мимо ушей неподобающее обращение.
– Да-да, разумеется. Здесь совсем недалеко, потерпите немного. – Он чуть возвысил голос: – Следуйте за мной, уважаемые гости, мы будем на месте буквально через несколько минут.
Дорога до монастырской гостиницы заняла немного больше времени, но фон Кирстов, похоже, перестал испытывать какие-либо неудобства. Он с искренним любопытством глазел по сторонам и шел чуть вприпрыжку, глубоко вдыхая бодрящий воздух.
Ваффензее вышагивал рядом с Артемием.
– Я полагаю, нынче сезон, – заговорил он. – Наплыв большой?
– Да не особенно, – ответил монах. – Паломников душ двадцать, все одиночки – ну, есть и пары, конечно. Реставраторы недавно прибыли. Ребятишки в лагере...
– Не густо, – согласился Ваффензее. – А почему же так получается? Такое замечательное место. Мне казалось, что в России достаточно верующих, чтобы здесь шагу некуда было ступить.
Артемий скорбно вздохнул:
– Больше суеты, чем веры... Ведь как у нас было? Когда Церковь начала возрождаться, в годы перестройки, все бросились креститься. Все вдруг сделались ревностными христианами. Уже тогда было ясно, что все это лишь в угоду моде. Потом, как и следовало ожидать, начался обратный процесс...
– Что же, отрекались? Или вероисповедание меняли?
– Да нет... обычное бездействие, пассивность. Новизна выветрилась. Но нам и не нужно многих. Иисус сказал: много званых, мало избранных. Вот избранные и приезжают. А нынче их мало еще и по причине этих военных работ... весьма некстати...
Он дернул головой в сторону озера. Ваффензее оглянулся:
– О каких работах вы говорите? О подъеме судна?
– Ну да. Почти полвека назад здесь затопили какой-то корабль. И теперь – не раньше, не позже – его захотели поднять. Запакостят воду, это уж точно...
Немец внимательно вглядывался в горизонт, где в легкой влажной дымке вычерчивались катера, мелкие суда и еще какая-то техника, вроде бы на понтонах. Краны, не иначе...
– Но это же очень далеко. Мы думали, что это намного ближе...
Он сделал вид, будто спохватился и прикусил язык, сболтнув лишнее. Артемий притворился, что заглотил наживку.
– Вы думали? Вам что-то известно о корабле?
Ваффензее помедлил, словно подбирал слова:
– Нам положено знать о таких вещах, ведь все мы имеем отношение к Гринпису.
Артемий нахмурился, с тревогой взглянул на немца:
– Вот оно как! Прошу прощения... ведь вы не собираетесь устраивать здесь акции? Пикеты, водные демарши... Ваши мероприятия всегда оборачиваются скандалом, и нам не хотелось бы...
Тот успокоил монаха:
– Не скрою, что мы были готовы к активным действиям. До нас дошли сведения, что загрязнение озера может оказаться куда серьезнее, чем вам кажется. Но работы действительно ведутся далеко от острова, и я не думаю, что для людей существует реальная опасность.
Это прозвучало не очень убедительно. Если немец подозревал о радиоактивном грузе, то должен был понимать, что расстояние на самом деле мизерное. Артемий примирительно сказал ему:
– Видите ли, нас огорчает лишь выбранное время. С другой стороны, чем раньше – тем лучше. Ведь у вас, зеленых, на сей раз общие задачи с нашими военными. Существует радиационная опасность, и чем скорее этот корабль будет выведен из наших вод, тем лучше. Пусть его отправляют на дезактивацию или что там планируется... я не специалист. Это благое, богоугодное дело.
