Гавана отбросил окурок сигары и набросился на распростертую фигурку, грубо обыскивая карманы. Он сказал кое-что непечатное, а затем добавил: «Смотрите — наши новые столовые ложки и четыре компактные пудры и губная помада и — ты, маленький подлец», — зарычал он на человека, который не был крупным, но был почти в три раза больше него. Мужчина вертелся, чтобы сбросить с себя Гавану; Солум немедленно нагнулся и прошелся большой рукой по его лицу. Мужчина снова заорал и на этот раз ему удалось подняться и сбросить с себя Гавану; однако не для того, чтобы атаковать, а для того, чтобы убежать, рыдая и путаясь в соплях от страха, от ужасного Солума. Он исчез в темноте с другой стороны дороги, Солум его преследовал.
Горти подошел к кузову. Он сказал, смущаясь, Гаване:
— Ты не поищешь мой пакет?
— Тот старый бумажный пакет? Конечно.
Гавана вскочил в кузов, появился минутой позже с пакетом и подал его Горти.
Арманд разбил Джанки очень основательно, отломав голову попрыгунчика от остальной игрушки, и топтался по ней пока единственным, что удалось спасти Горти, не осталось лицо. Но теперь разрушение было полным.
— Ой, — сказал Горти. — Джанки. Он совершенно разбит. — Он вытащил две половинки страшного лица. Нос был разбит в грубый порошок папье-маше, а лицо треснуло на две части, большую и маленькую. В каждой был глаз, мерцающий. — Ой, — снова сказал Горти, пытаясь соединить их одной рукой.
Гавана, занятый складыванием добычи, сказал через плечо:
— Очень обидно, малыш. Он должно быть стал коленом на него, когда перебирал наше барахло. — Он бросил странный набор покупок в кабину грузовика, пока Горти снова заворачивал Джанки. — Пошли обратно, наш заказ сейчас будет готов.
— А как же Солум? — спросил Горти.
— Он подойдет.
Внезапно Горти осознал, что глубокие глаза Зины смотрят на него. Он чуть не заговорил с ней, не знал что сказать, покраснел от смущения и первым пошел в ресторан. На этот раз Зина села возле него. Она потянулась мимо него за солью и прошептала:
— А как ты узнал, что кто-то был в грузовике?
Горти поправил бумажный пакет у себя на коленях и увидел, что она смотрит как он это делает.
— О, — сказала она; и затем совершенно другим тоном, медленно: — О.
У него не было ответа на ее вопрос, но он вдруг понял, что он ему и не понадобится. Не теперь.
— Как ты узнал, что там кто-то был? — спросил Гавана, занятый бутылкой с кетчупом.
Горти начал говорить, но Зина прервала его.
— Я передумала, — сказала она вдруг. — Думаю, карни может принести малышу больше пользы, чем вреда. Это лучше, чем прокладывать себе путь вне его.
— Ну вот и здорово. — Гавана поставил бутылку и просиял.
Банни захлопала в ладоши.
— Здорово, Зи! Я знала, что ты это поймешь.
Гавана добавил:
— Я тоже знал. Я… также вижу кое-что еще.
Он показал пальцем.
— Кофейник? — тупо сказала Банни. — Тостер?
— Зеркало, глупенькая. Видишь? — Он близко наклонился к Горти и обнял его за шею, приблизив друг к другу лица его и Зины. Отражения смотрели на них — маленькие лица, оба коричневые, оба с серьезными глазами, овальные, черноволосые. Если бы у Горти была губная помада и косы, его лицо отличалось бы от ее — но очень незначительно.
— Твой давно потерянный брат! — выдохнула Банни.
— Моя кузина — я имею в виду девочка кузина, — сказала Зина. Послушайте — с моей стороны вагончика две койки… прекрати хихикать Банни; я ему по возрасту в матери гожусь и кроме того… ой, заткнись. Нет, именно так это и надо сделать. Людоеду совершенно не нужно знать, кто он. Все зависит от вас двоих.
— Мы ничего не скажем, — сказал Гавана.
Солум продолжал есть.
Горти спросил:
— Кто такой Людоед?
— Босс, — сказала Банни. — Он когда-то был доктором. Он вылечит твою руку.
Глаза Зины смотрели на что-то, чего не было в комнате.
— Он ненавидит людей, — сказала она. — Всех людей.
Горти вздрогнул. Это был первый намек на то, что этим странным людям было чего бояться. Зина, понимая, коснулась его руки.
— Не бойся. Его ненависть не причинит тебе вреда.
Они добрались до территории карнавала ранним утром, когда было еще темно и дальние холмы только начали отделяться от бледнеющего неба.
