Он закончил. Толстый мальчик сказал: «Эй». Этот слог без восклицательного знака был теплой оценкой. Без каких-либо дальнейших комментариев он прошел в переднюю часть кузова и постучал там по квадратной стеклянной панели. Грузовик немедленно замедлил движение, съехал на обочину и остановился. Толстый мальчик подошел к краю кузова, сел и соскользнул на дорогу.
— Ты оставайся здесь, — сказал он Горти. — Я немного поеду впереди. Ты меня слышишь — никуда не уходи.
— Не уйду, — сказал Горти.
— Как, черт побери, ты можешь так петь, когда твоя рука превращена в пюре?
— Я не знаю. Она уже не так болит.
— А кузнечиков ты тоже ешь? Червяков?
— Нет! — воскликнул Горти, в ужасе.
— Ну хорошо, — сказал мальчик. Он подошел к кабине грузовика, дверь захлопнулась и грузовик опять тронулся.
Горти осторожно продвинулся вперед пока, сидя на корточках возле передней стенки кузова грузовика, он не смог смотреть через квадратное стекло.
Водителем был высокий мужчина со странной кожей, бугристой и серо-зеленой. У него был нос как у Джанки и практически не было подбородка, поэтому он был похож на старого попугая. Он был такой высокий, что ему приходилось сгибаться над рулем, как листу папоротника.
Возле него сидели две маленькие девочки. У одной был круглый куст белых волос — нет, они были платиновыми — а у другой были две толстые косы, челка и красивые зубы. Толстый мальчик был рядом с ней и оживленно разговаривал. Водитель казалось не обращал никакого внимания на разговор.
Голова Горти была не совсем ясной, но и больным он себя не чувствовал. У всего было волнующее качество, как во сне. Он вернулся обратно в кузове грузовика и лег, положив голову на пиджак толстого мальчика. Он тут же сел, и пополз между вещами наставленными в грузовике пока его рука не нашла толстый рулон брезента, подвигалась вдоль него, пока он не нашел свой бумажный пакет. Затем он снова лег, его левая рука лежала у него на животе, а правая рука была в пакете, его безымянный палец и мизинец были между носом и подбородком Джанки. Он уснул.
Когда он снова проснулся, грузовик стоял, и его сонные глаза смотрели на извивающееся сияние света — красного и оранжевого, зеленого и голубого, на фоне ослепительного золотого.
Он поднял голову, моргая, и выяснил, что свет идет с массивного основания, на котором были неоновые надписи: «Мороженое двадцати видов», и «Коттеджи», и «Бар — закусочная». Золотое сияние исходило от прожекторов над участком обслуживания заправочной станции. За грузовиком мальчика стояло три тягача с трейлерами, и у одного из них трейлер был сделан из ребристой нержавеющей стали и он был очень красивым при этом освещении.
— Ты проснулся, малыш?
— А — привет! Да.
— Мы собираемся перекусить. Пошли.
Горти поднялся с трудом на колени. Он сказал:
— У меня совсем нет денег.
— К черту, — сказал толстый мальчик. — Пошли.
Твердой рукой он поддержал Горти под руку, когда тот слезал вниз. На фоне монотонного звука качающего бензин насоса было слышно музыкальный автомат, а под их ногами приятно похрустывал гравий.
— Как тебя зовут? — спросил Гроти.
— Все называют меня Гавана, — сказал толстый мальчик. — Я там никогда не был. Это из-за сигар.
— А мое имя Гроти Блуэтт.
— Мы тебе придумаем новое.
Водитель и две девочки ждали их у дверей ресторана. У Горти практически не было возможности посмотреть на них до того, как они все прошли вовнутрь и уселись возле стойки. Горти сидел между водителем и девочкой с серебристыми волосами. Вторая девочка, с темными косами, заняла следующий стул, а Гавана, толстяк, сидел с краю.
Сначала Гроти посмотрел на водителя — посмотрел, уставился, и отвел глаза, все в одно напряженное мгновение. Обвисшая кожа водителя действительно была серо-зеленной, сухой, рыхлой, жесткой как изделие из кожи. У него были мешки под глазами, красными и казавшимися воспаленными, его нижняя губа отвисла и видны были белые нижние резцы. На тыльной стороне его рук была такая же рыхлая серовато-зеленая кожа, а пальцы были нормальными. Они были длинными и на ногтях был аккуратный маникюр.
— Это Солум, — сказал Гавана, наклоняясь над стойкой и говоря через двух девочек. — Он Человек с Крокодильей Кожей, и самый уродливый человек в окрестностях. — Он должно быть почувствовал мысль Горти о том, что Солуму могло быть неприятно такое описание, потому что добавил: — Он глухой. Не понимает, что происходит.
