- Это правду ты сказал, - согласился Кодар. - У нас в степи хорошо, это тоже верно.
- А ты почему отдельно живешь? - в свою очередь, стал расспрашивать Василий.
Кодару был неприятен этот вопрос, его задавали многие гости, но не всем он отвечал на него. Посмотрев на Василия пытливым, прозорливым взглядом, сурово проговорил:
- В ауле бай живет, он мой враг. Он сделал мне много зла. Я ненавижу баев. Но это мое дело... А вот ты тоже один идешь по степи, у тебя и товарища нет... Какое может быть у тебя в наших степях дело, а? Почему ты все-таки не заходишь в станицу? Я украдкой ехал за тобой не одну версту и понял, что хочешь ты зайти к русским, но чего-то боишься. Может, атамана? Вот я не боюсь его и старшин тоже. В глаза им говорю. Потому что я вольный человек! А вот кто ты, я не знаю.
- Я тоже вольный... Ты не боишься баев, а я не боюсь царя, улыбаясь, проговорил Василий.
- Ты не боишься русского царя?
- Да, не боюсь, - твердо ответил Василий.
- Ты очень храбрый человек.
Кодар еще не забыл грозную царскую печать с орлом, по которой отобрали скот его отца. Встретив человека, который не боится царя, Кодар проникся к нему уважением и доверием и рассказал историю своего рода.
- Ты мужественный человек, Кодар, - выслушав его, сказал Василий. Но ты пока боролся один, а это плохо. Есть старая поговорка, что один в поле не воин. Тебе нужны товарищи, если ты хочешь бороться за справедливую жизнь на земле.
- Ты правду говоришь. Вот и будь моим первым товарищем, - ответил Кодар.
Василий прожил у него неделю. Расстались они друзьями. Это случилось около двух лет назад, когда Василий первый раз убежал с каторги.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Посадив Василия на коня, сумерками Микешка и Маринка привезли его в станицу и спрятали в амбаре.
- Это, мама, никакой не бродяга, - успокаивала Маринка обомлевшую от испуга мать.
- Час от часу не легче. Куда мы его денем, господи боже мой!
- Вылечим и дальше отправим.
- Боже мой! - всплескивала руками Анна Степановна. - Мы ее хотели замуж отдать, а она совсем глупенькая.
- Вот и хорошо, значит, не нужно отдавать. Пусть Буянов забирает свои сережки и идет на все четыре стороны.
- А мы уж решили, что тебе замуж хочется. Отца с матерью не спросила, жениха потребовала.
- Для того и потребовала, чтобы вы на него посмотрели, а я уже видела. Богатый, глаза голубенькие.
- Уж не женишка ли себе приволокла? - Мать невольно улыбнулась. Хорош, нечего сказать.
- Не смейтесь, мама. Он человек больной. Ежели не примете, увезу в лес, сама кормить буду. И выхожу.
- Значит, нам самим теперь пропадать? - упорствовала Анна Степановна.
- Не понимаю, мамаша, о чем вы толкуете? Он же больной человек.
- А если атаман узнает, тогда что?
Такой вопрос сначала несколько озадачил Маринку, однако она тут же сообразила, что знать об этом никто не должен, кроме своей семьи.
- Какая нужда атаману к нам в амбарушку заглядывать? Никто не узнает. Меня хоть на куски разрежь, чтобы я кому проболталась. А тятя тоже никому не скажет. Вот и все.
- Делай как знаешь, - Анна Степановна махнула рукой. - Придет отец, с ним и говори.
Когда вернулся Петр Николаевич, не нашедший в тугае дочери, больной был уже вымыт, переодет в чистое белье, накормлен и лежал в амбаре на Маринкиной перине. При свете керосиновой лампы он разговаривал с девушкой.
- Марина, выйди на минутку! - крикнул через дверь Петр Николаевич.
Маринка вышла и встала на пороге.
- Кого это ты, доченька, подобрала? - после напряженного молчания спросил отец.
В его голосе Маринка не чувствовала ни угрозы, ни строгости. Это был обыкновенный, спокойный отцовский тон, каким он всегда с ней разговаривал. Отец и дочь всегда понимали друг друга с одного слова, с одного взгляда.
- А вы, тятя, разве не подобрали бы? - с какой-то внутренней напряженностью спросила Маринка.
Петр Николаевич на минуту задумался. Потом, притянув Маринку к себе, молча поцеловал ее в лоб.
- Замуж пойдешь? - гладя рукой ее мягкие шелковистые волосы, спросил Петр Николаевич.
- А что, я вам надоела?
- Есть немножко.
В темноте Маринка не видела его лица, но чувствовала его обычную задумчивую улыбку.
