- Где же теперь твой барин? - спросил Петр Николаевич, мрачнея и вспоминая, как ушел однажды от этого барина едва живым.
- Барин? - Развязывая поперечник, Кирилл загадочно усмехнулся. - С барином, Петр Миколаич, мы полюбовно расстались. А ежели по правде, так из-за барыни... Филипп-то Миканорыч женился, в приданое вместе со своей красавицей конный завод получил. Ну, значит, как это бывает, не показался я барыне-то... рожа, дескать, у меня разбойничья, ездить, говорит, со мной страшно. Лошади, говорит, даже пугаются, трясутся. Ну и получилась мне полная отставка... А вот Матвей Никитич не боится со мной ездить, гоняем за милую душу.
Буянов стоял в сторонке, покрякивая, рассматривал привязанную под густым вязом лошадь игреневой масти, подседланную великолепным призовым, в серебре, седлом. Конь был невысок, слегка вислозадый, сухоголовый, необычайной в экстерьере длины, с белым расчесанным хвостом. Матвей Никитич, казалось, забыв обо всем на свете, любовался его тонкими сухими ногами и желтыми, стаканчиками, копытами.
Это был знаменитый Ястреб, забравший на скачках все призы. Обеспокоенный присутствием других коней и чужими людьми, он гордо вскидывал голову, сердито фыркал и, раздувая красноватые ноздри, косился умными глазами на чужого бородатого человека, широко размахивающего руками.
- Эко, что он распроделывает, дьявол киргизский! - восхищенно кричал Буянов. - Ах, змееныш проклятый, где ты народился такой!
На крыльце, с плеткой в руках, показалась высокая, смуглая, черноглазая девушка в казачьих с лампасами шароварах, заправленных в пестрые киргизские ичиги. Повесив на плечо ременную плеть, она неторопливо оправила синюю, туго обтянувшую ей грудь сатиновую кофточку, пошевеливая темными бровями, вскидывала быстрые цыганские глаза на прибывших гостей.
- Ты уже готова, дочка? - увидев Маринку, спросил Петр Николаевич.
- Давно, тятя, жду, - легко спрыгивая с крыльца, ответила Маринка.
Услышав ее голос, Буянов обернулся. Под его пристальным взглядом девушка на секунду остановилась, но, подумав о чем-то, смело и решительно подошла к нему, низко и почтительно поклонившись по старому обычаю, звонко проговорила:
- Здравствуйте, дядя Матвей!
- Узнала? Ах, помилуй бог, узнала! Здравствуй, орлица милая, здравствуй! Дай хоть на тебя взглянуть-то! Ах ты, матушка моя! Выросла-то как, боже мой!
От строгой красоты девушки Буянов, казалось, совсем ошалел.
- Да ить на всем белом свете нет такой раскрасавицы! - почти визжал Матвей Никитич, хлопая себя по бокам. - Ах, господи помилуй! Чуть совсем не забыл... Я тебе, милушка моя, знатный гостинец привез. Погоди, погоди...
Он расчувствовался, уже не помнил, что подарок наметил отдать после предварительного сговора, и полез в карман за золотыми сережками. После удачной сделки у Марфина родника возбужденное состояние не покидало его. Кроме того, он вместе с Кириллом на радостях опорожнил фляжку крепкой настойки, приготовленной его разлюбезной Пелагеюшкой.
- Да ведь, матушка ты моя, голубушка! Орлица сизокрылая! Я ведь крылышки приехал тебе привязать, чтобы ты не упорхнула в другие края. Сватать тебя приехал, моя разлюбезная!
Маринка, вспыхнув, попятилась от наседавшего свата. Петр Николаевич, сверкнув черными глазами, опустив голову, сумрачно смотрел на свои рваные коты - старые, изношенные сапоги без голенищ.
Взглянув на Петра Николаевича, Буянов спохватился, что раньше времени спьяну выболтал все о своих намерениях. Прижимая к груди сафьяновый футлярчик с сережками, моргая раскосыми глазами, умоляюще смотрел он на будущую сноху и ждал... Маринка первой поняла его состояние.
- Сватать приехали, а жениха что-то, дядя Матвей, не видно. Где же жених-то! Уж не он ли, бородатый? - прищурив улыбающиеся глаза, кивнула она на стоявшего около тарантаса Кирилла.
- Помилуй господи! Ах, затейница! Будто и не догадываешься, кто может быть твоим суженым, - ободренный шуткой девушки, рассмеялся Буянов.
Улыбнулся и Петр Николаевич.
- За кого же мне сватать-то, как не за сына моего единственного? Мильён вам даю, сударики! Живите! Высох по тебе мой Родька, вот и послал. Ежели, говорит, отказ привезешь, в Урал кинусь вниз головой... Разве ты забыла, как на скачках-то нос ему утерла? Ах, разбойница! Что и толковать, от тебя все тогда осатанели... А Родион больше ни о ком и говорить не хочет.
