– Чего – ой! Так всегда было, так и будет. Дедушка придет на место прадеда-домового, я – при дедушке. Будем оберегать ваш дом, заботиться о благополучии рода и дома.
Говорила она спокойно, не выдавала себя ни голосом, ни вздохом, казалось бы, неизбежным. Так, будто все это должно произойти не с нею и не с дедушкой, а с кем-то посторонним или будто вообще ничего не могло случиться. Даже жутко стало дивчине. Не молчать, спрашивать еще? Но о чем? Да и можно ли о таком спрашивать?
Плывет в неизвестность ночь, плывет и Миловида вместе с нею, с дедушкиной хатой, звоном капель, которые падают и падают с крыши. Погружается в дрему и нежится в дреме, а нежась, слышит, как сладостно ей от трелей, что выводит разбуженная ранней весной капель. Это уже она зовет в лес и долы. Но все-таки рано как! Пусть бы стаял снег, стекла вода в Днестр, а уж тогда… Или Миловидка не пойдет? Или ей не хочется всего этого – и тепла, и простора, и травушки на луговых и лесных просторах. Ой как хочется! Потому что она девка уже, потому что слышит, как поет и играет в ней большая радость, что окрыляет и наполняет чем-то сладостным сердце.
«Лада это говорит во мне, – думает, преодолевая дремоту, – или Божейкины чары?.. Ой, а вдруг повстречаюсь с обоими там, на празднике Ярилы? Что будет? Сдержу ли слово и останусь верной обещанию батюшке, или заманят Божейкины чары и я поддамся им?»
Боги светлые и боги ясные! И сладко думать об этом, и страшно. Как же можно поддаться чьему-то повелению и пойти? А мама, а отец? А новый дом? Так и покинуть их, не изведав радостей переезда и жизни в новой избе?
Мама всегда будила ласково. Но сегодня она была еще ласковей. И грусть, и жалость слышались в ее голосе.
– Вставай, дитя!
– Уже пора?
– Да, пора. Девоньки вот-вот зайдут за тобой.
Миловида не сразу открыла глаза и очнулась. Только когда плеснула водой на себя, ойкнула от неожиданности и совсем проснулась. Какая же она холодная, эта водица, и какая животворная. Все жилочки разбудила.
– Я попросила твоего брата двоюродного, Мстивоя, чтоб зашел за тобой и оберегал там, на празднике Ярилы, – говорила матушка, заливаясь слезами. – Так смотри слушайся его и ни на шаг от гурьбы, слышала?
– Слышала, мама. Отчего не слышать?
Миловида со всем сегодня готова соглашаться и со всеми. А с мамой и подавно. Потому что она только предостерегает строго, а сама вон какая мудрая да ласковая. Не испугалась отца, когда прикрикнул в ответ на их щебетанье: «До Купалы – не сметь!»
И день, и два, и неделю молчала, пока не пришло подходящее время. Тогда и заговорила. Не настаивала и не ссорилась, как бывает у других, тихо и спокойно сказала:
– Зачем упорствуешь, Ярослав? Миловидка не нанизала себе еще столько лет, сколько имеет пальцев на руках и ногах, однако сам видишь, встретила и полюбила молодца, а он – ее. Запали один другому в сердце, так зачем же им страдать врозь, не быть уверенными, рождены для любви или нет, будут жить, словно голубей пара, или разлетятся?
– Рано, Купава, – сопротивлялся отец. – Говорю тебе: слишком рано, пусть и думать об этом не смеет.
– Разве я настаиваю, чтобы брала с ним слюб? Говорю же, пусть только пойдет и наречется ладой. Молодец вон какой хороший да пригожий, разве он похож на обманщика?
– Ходила уже к нему, сам посылал.
– Посылал, чтобы спровадила. Она и спровадила его, а теперь воском тает от раскаяния, а еще оттого, что присохла сердцем. Где там еще лето? Или тебе не жаль своего дитяти?
Говорила и говорила себе, ловко защищала дочку, батюшка как ни крутил, а согласился:
– Пусть будет, как хотите со своей дочкой. Но смотрите мне: если дойдет до преждевременного слюба, с обоих шкуру спущу.
Ой, такое скажет!.. Может ли Миловидка позволить себе не слушаться маму и отца, заставить страдать из-за себя?
Посматривала на сшитые новые сапожки, на пеструю плахту, тканную мамиными руками. Видела, какая она стройная и гибкая в тунике белой, подпоясанной шелковым пояском, и крутилась-вертелась перед мамой.
– Пригожая я, матуся, красивая?
– Как пчелка золотая, солнцем освещенная.
По голосу слышала, по лицу маминому видела: правду говорит. Да и сама понимала, что такой красивой и пригожей еще не была. Если Божейко там, в Черне, углядел ее, то тут, на празднике Ярилы, увидев, потеряет голову. Все точно будет, как говорит, ой будет!
