И пошли сахалинские денечки.
Я целые дни просиживал в комнате у Загашникова. Мы с ним разговаривали только по-японски. Я изо всех сил зубрил японский язык. Даже письмо написать ребятам было некогда. Но в одно прекрасное утро мне пришлось оторваться от изучения японского языка: Юрик снова приболел, и в доме начался скандал.
– Вот тебе и море, – сказала мама, не глядя на отца, и подвезла корзину с Юриком к горячей печке.
– Пусть дышит морским воздухом, – ответил отец и оттащил корзину с братом к прираздвинутому окну.
– Ему нужен свой угол, наконец, – сухо отозвалась мама и так поглядела на отца, что я втянул голову в плечи. Она взяла корзину за край и снова подтащила ее к жаркой печи. – Дура я, что бросила свой дом, огород, посуду…
Юрик улыбался. Ему нравилось кататься в корзине. Но отец больше не решился перечить маме. Он потер лоб, словно разглаживая клинышек на переносье, и уставился на Рыбина. Тот сидел на корточках в углу перед мешком с махоркой и отсыпал из него стаканами на разостланную тряпку: «… Питнадцать, шиснадцать, симнадцать…» На Рыбине был надет толстый зеленый пуловер, выменянный за табак у японцев. И груда вещей была уже навалена в рыбинском углу комнаты. Возвышалась глиняная макитра, прикрытая шелковым белым флагом с кровавым пятном полусолнца.
– В хозяйстве сгодится, – сказал Рыбин, когда принес японский флаг домой. – Зря ты, Василий, отказываешься менять… Табак, он не даром нам доставался. Спроси жену свою…
– А он меньше всего о жене и детях думает, – вмешалась мама, не дожидаясь ответа отца.
И вот отец не выдержал. Семена-то не было, он целыми днями пропадал на работе: расселял вербованных. Как раз сегодня Семен пообещал переселить нас в дом с огородом. А отец и Рыбин работали в порту в одну и ту же смену. Эту неделю они днем отдыхали.
– Ладно, пойдем… – сквозь сжатые зубы сказал отец Рыбину и схватил узел с табаком. – Взводом все-таки легче командовать.
Рыбин быстро связал концы тряпки, подмял узел под мышку и ринулся за отцом. Колокольчик долго звенел над дверью. Голова-кабачок Загашникова светилась в сумраке комнаты. Купец прятал улыбку за широкий рукав кимоно.
И я не пошел к Загашникову. Я растянулся на полу возле бабушки и Дины. Они принялись вслух подсчитывать, когда будет пасха. У них не сходились числа, и они потихоньку заспорили.
Ну где я раньше встречал Рыбина?
– Гера, – позвал меня Юрик. Его глаза отливали сизым, как оперенье голубя, а по лицу расползался румянец. – Знаешь, что я посмотрел бы сейчас на белом пароходе?
– Что?
– Золотых рыбок.
– Хочешь, поймаю тебе бычка? – предложил я и достал из кармана леску. – Видишь – фабричный крючок.
– Хочу, хочу! – ответил Юрик и сочинил: – Ловись, рыбка-бычок, на фабричный крючок.
Я сходил во двор, выкопал из сырой земли возле стены дома трех красных червяков и пошел к морю. Надо было попасть в самую пустынную часть бухты, где тихо.
Асфальт кончился быстро, пошла пыльная дорога. По бокам стояли фанзы, опутанные сетями. В сетях лучились стеклянные шары – поплавки. Возле фанз прыгали через веревочку япончата с черными челками. Они считали: «Ичь, ни, сан, си…» Вдруг они бросили веревочку и уставились на меня черными, как вар, глазами.
– Русский маренький! – закричали мне эти клопы, указывая руками на берег. – Худо!
Не хватало, чтобы и эти мне указывали, что хорошо, а что «худо». И я решил походя стукнуть кого-нибудь из них. Однако они брызнули в разные стороны. Я погнался за одним. Он спрятался в какую-то щель между фанзами. Я сплюнул, как Семен, и пошел дальше.
Передо мной чуть горбился песчаный берег. Вдали чернели разбитые катера и баржи. Там-то наверняка водятся бычки.
Песок был сверкающий и вязкий. Попадались белые щепки, шуршащие ленты морской капусты, куски панцирей и клешни крабов, обломки бамбука и осколки стеклянных шаров. Крепко пахло морской гнилью. Это прели в воде разбитые катера и баржи. С краю высилась огромная, как многоквартирный барак, баржа. Кормой она сидела в воде, а нос ее завяз в песке, на берегу. Пробоина в корме была такая, словно баржу ткнул своим носом «Наутилус». Легкий прибой хлюпал в пробоине. Вода всплескивалась внутри баржи.
