— Фантастическая идея, — сказал я.
— Но отличная, — возразил Симпл. — В самом деле, было б здорово, если бы каждый — хоть белый, хоть черный — рождался стариком и молодел, вместо того чтобы рождаться младенцем и всю жизнь стариться. Подумать только: если бы я с каждым днем становился все моложе, до чего бы роскошное будущее ожидало меня! С другой стороны, я мог бы оглянуться назад, на ту пору, когда мне было сорок и когда я не в меру выпивал, слишком много курил, частенько мучился от ревматизма и зубной боли, страдал от перепоя и ломоты в пояснице. И я мог бы сказать: все это уже проходит, проходит, а вот уже и совсем прошло. С каждым днем я становлюсь все моложе. В скором времени я, по малости лет, брошу пить, а если и закурю сигарету, то закашляюсь, и никогда больше не испытаю ни болей в пояснице, ни зубной боли, и так как я буду холост, то не узнаю никаких других напастей. Я предвижу, что стану мальчишкой, которому незачем волноваться из-за женщин, и даже разведусь с моей первой женой, не платя ей ни цента — что взять с мальчишки! Я даже смогу не возвращать вам пять долларов, которые должен сейчас, — ведь я дойду до возраста, когда не делаешь никаких долгов. О дружище, как замечательно было бы расти назад, а не вперед, не стареть, а делаться все моложе!
А до чего здорово обернулось бы все это для южан! Старые расисты могли бы начисто избавиться от своих предрассудков, потому что росли бы назад, навстречу тому времени, когда никто еще не разбирался в цвете кожи. Они бы так могли беспрепятственно дорасти до идеи братства, даже во Флориде. Подумать только, как жилось бы тогда в Майами! Белые и цветные загорали бы рядышком на одном и том же пляже, дети пели бы в одном хоре одной и той же церкви, полностью объединенной, и славный, юный, белый священник, всего пяти лет от роду, говорил бы: «Ах, все поистине чудесно!» И я, цветной четырехлетний малыш, отвечал бы ему: «Благодарю вас, отец!» А в Атланте какой-нибудь двухлетний Толмэдж держал бы такую речь: «Все мы братья, все без исключения — и белые и черные, — и не только в Неделю братства, но и в любую другую неделю». На это я ответил бы: «Аминь!» Вскоре и вся Америка снова стала бы молодой страной, какой она была до того, как позабыла, что означает братство. В самом деле, давайте расти назад!
— Итак, если мы встанем на этот путь, то сумеем, по-вашему, решить расовую проблему. А как насчет детской преступности?
— Ведь наш брат, пожилой человек, белый или черный, ведет себя лучше, чем нынешняя молодежь, не так ли? — сказал Симпл. — Ей-богу, это так! Вот вам примеров годы моего детства ребята обычно тузили друг друга кулаками, боролись, гонялись друг за другом, а иной раз кто-нибудь мог и швырнуть камнем в приятеля. В худшем случае — в самом худшем случае — мальчишка, если он был совсем уж испорченный, вытаскивал нож, но редко пускал его в ход. А теперь все эти подростки, да и дети то и дело стреляют, и притом так, чтобы обязательно убить. Чем, по-вашему, объяснить все это?
— Когда мы были маленькими, люди воевали при помощи винтовок. А теперь — при помощи атомных бомб. Войны стали ожесточеннее.
— Когда я был маленький, — сказал Симпл, — если меня заставали за курением сигаретки, то тут же начинали пороть. А нынче курение сигареты — сущий пустяк. Ребята курят папиросы с наркотиками и пускают дым прямо в физиономию мамаше. Чем, по-вашему, объяснить все это?
— Когда вы были маленький, — сказал я, — взрослые считали себя страшными кутилами, если, бывало, посидят в компании за кружкой пива и возвратятся домой в полночь. А нынче, если не пьешь скотч-виски, грог, джин или водку, то считается, что попусту теряешь время. И начинают пить теперь, пожалуй, только в полночь. Теперь все стали какие-то необузданные.
— Первую похабную картинку, — сказал Симпл, — я увидел, когда мне было двадцать пять лет. А теперь я читаю в газетах, что ими открыто торгуют возле школ.
— Когда вы были маленький, — сказал я, — то «Подлинные признания» припрятывали подальше, чтобы книга не попалась на глаза бабушке. Но так поступали до того, как наши бабушки начитались Микки Спиллейна, а комиксы сейчас вообще продают в каждом киоске.
