И вот, попавшись на довольно бесхитростный коммерческий трюк, я оказалась в кабинете татуировщика Егора, который больше смахивал не на служителя культа красоты, а на осужденного за групповое изнасилование с элементами садизма. Был он высок, мрачен, а телосложением напоминал шкаф, в котором я храню шубы и пальто. Его руки от кистей до плеч украшали татуировки тюремного фасона — обнаженные русалки, витиеватые надписи и купола церквей. Увидев такое чудо, исподлобья на меня смотрящее и тихим голосом изрекшее: «Заходите!», я попятилась и нервно сглотнула.
Но поздно — Егор уже надел белоснежный халат (который сделал его похожим на повара-убийцу).
— Что будем делать? Пупок прокалываем?
— Н-нет, — тоненько пискнула я, — я вот тут спонтанно решила татушку сделать… Но это еще не точно.
— А чего тут сомневаться? — хмыкнул он. — У меня как раз сегодня вдохновение. Могу предложить великолепные варианты.
Стараясь не смотреть на синие татуированные купола, я промямлила:
— Мне бы что-нибудь попроще… Цветочек какой-нибудь… Или веточку сакуры. Или даже ангелочка. Да, идея с ангелочком мне импонирует больше всего. Можно сделать его, например, на попе. Тогда его почти никто не увидит, а я буду знать, что он есть.
Вот тогда это чудище в белом халате, странно хохотнув и молвило:
— А вы уверены, что действительно желаете украсить свою ягодицу ангелочком? Это для совсем молоденьких девчонок. Я бы предложил что-нибудь поспокойнее, ведь вам уже за тридцать!
Из салона я убегала так быстро, как будто бы за мной гналось целое стадо вооруженных окровавленными топорами серийных убийц.
* * *
Лучше уж я собственноручно выдавлю на чьей-нибудь отвратительной заднице огромный красный прыщ, чем еще раз по доброй воле позвоню своей приятельнице Жанне.
Вот уж кто умеет испортить настроение с непринужденным изяществом фокусника. Даже не знаю, зачем меня вообще угораздило набрать ее номер. Когда-то мы дружили довольно близко, но потом как-то незаметно отдалились друг от друга. Слишком уж мало у нас точек соприкосновения. Я пытаюсь делать карьеру, занимаясь журналистикой, а она — убежденный адепт роскоши — опустошает кошельки своих любовников и мечтает, чтобы кто-нибудь из них навсегда взял ее под свое теплое крыло. Но никто не берет (и я их, честно говоря, понимаю, кому же нужна такая ветреная женушка, как Жанка), и вот она целыми днями только тем и занимается, что выискивает в толпе холеных мужиков следующую жертву. Жанка считает меня клушей и неудачницей. В последнее время она дружит только с такими же богатенькими кокетками, как и она сама.
Но иногда, по инерции, мы все-таки встречаемся, чтобы обменяться новостями.
То, что в поиске моральной поддержки я обратилась куда-то не туда, я поняла, как только услышала Жанкин голос — высокий, нервный и надменный. Меня она приветствовала так:
— А, это ты!
Хотя до этого мы не виделись почти полгода.
— Я, — потухшим голосом пришлось подтвердить мне. Просто бросить трубку я не могла, потому что знала, что у Жанны определитель номера.
— Я тебя не отвлекаю? — спросила я в смутной надежде на положительный ответ, который станет вежливой причиной для того, чтобы еще полгода с нею не общаться.
Но Жанна ответила:
— Нет, я как раз думаю, чем бы заняться. К косметологу что ли отправиться. Или наведаться к своему тату-мастеру.
У меня подпрыгнуло сердце — надо же какое совпадение.
— А я тоже вчера была в тату-салоне! — оживилась я, — и вот там мне сказали, что…
И я вкратце поведала ей историю своего позорного выхода в свет, сдуру не умолчав и про самое сокровенное, то есть про то, что меня негласно записали почти в старухи. Шестым чувством я понимала, что не стоит давать Жанне такую пищу для моего морального унижения. С другой стороны, мне было пока неясно, каким же образом она сможет использовать этот факт против меня — ведь я на пять лет ее моложе, а у нее несколько татуировок и, судя по всему, останавливаться на них она не собирается.
— Вот урод, да? — такими словами я закончила свое печальное повествование, — надо было рассказать ему о тебе. У тебя столько татуировок и ничего.
