Я сказал ему, что Катерина, ставшая во главе "Партии Большинства", принуждает меня к сотрудничеству, угрожая благополучием близких мне людей.
— Старик, — удивился тогда Василий. — Я тебя не узнаю. Ты же решал свои проблемы весьма конкретными радикальными методами. Или дело в твоих прошлых отношениях к Катерине? Но тогда чем могу помочь я?
— Нет, мои прошлые отношения с ней здесь ни при чем, — я помолчал, пытаясь подобрать правильные слова. — За Катериной стоит реальная сила. Такая сила, которая запросто может перемолоть и меня, и всех, кто будет находиться рядо. Я хочу, чтобы ты имел это в виду, прежде чем подписаться на помощь.
— А я хочу, чтобы ты имел в виду, что перед тобой сидит опер. Понимаешь? Тот прежний опер, Васька Суровцев. А потому пугать меня опасностями — лишь раззадоривать. Понял? А если понял, то говори, что делать.
— Если бы я знал, что делать, то сделал бы сам. Потому и обратился к оперу, бо не знаю, что делать.
Мы тогда проговорили до полуночи. Василий периодически звонил то своим подчиненным, то каким-то приятелям в столицу, отдавал распоряжения, консультировался, узнавал, может ли рассчитывать на помощь. В конце концов, мы договорились с ним об условных эсэмэсках и завалились спать. В пять утра я разбудил Василия, и он укатил в столицу.
На следующий день Суровцев встретил мой самолет и вел меня от аэропорта до штаба, а потом от штаба до дома, в котором мне была выделена сиротская квартирка. Далее, шелуша креветки и прихлебывая пиво, он поведал мне все, что ему и его помощнику удалось выяснить о деятельности "Партии Большинства". То, что эта партия проправительственная, ни для кого секретом не было. А вот то, что она активно копает под столичного мэра, мало кому известно.
— Они, конечно, все одним миром мазаны, эти политики, — говорит Василий. — Но методы, которыми эти твои большевики ведут борьбу, мне претят. Лить столько грязи, причем высосанной из пальца… А эта шумиха, устроенная ими на международном уровне, вокруг того, что Луноликий запретил проведение в столице гей-парада. С их подачи вся передовая зарубежная пресса негодует по поводу гомофобии Луноликого. В европейских столицах гомосеки устраивают акции протеста у наших посольств. Нет, ты видел в новостях, что там творится?
— Я как-то вообще не слежу за политикой, — пожимаю плечами. — А за жизнью сексменьшинств — тем более. И, если честно, не понимаю, как связаны гомофобия и геи?
— Что значит, как связаны? Гомофобы — это те, кто не приемлет гомосексуализм, — поясняет Василий.
— Погоди, давай разберемся, — наполняю бокалы пивом. — Что в буквальном переводе означает гомофобия?
— Что?
— Человеконенавистничество, так? Гомо и фобия. Или, может, я не прав, и слово гомо переводится как педераст?
— Так это что получается, — Василий ставит кружку на стол с такой силой, что из нее выплескивается часть пива. — Кто не гомосек, тот не человек?
— Получается, что кто-то очень хочет всем это внушить. По крайней мере, слово "гомофобия" для всех уже имеет определенное значение. Ну, да пошли они куда подальше! — возмущаюсь я. — Давай по делу.
— По делу могу пока мало что сообщить. Я здесь всего сутки. Пока ясно только то, что Луноликого пытаются опустить по полной. В Интернет выплескивается куча всякой дезы про его пьянство, распутство, взяточничество и тому подобное. Но ни Катерина, ни кто другой в качестве претендента на место главы столицы на сцену пока не выходит. Возможно, хотят сперва подготовить почву.
— Ну а народ как реагирует на все это?
— Ха, Олег, я, конечно, как уже говорил, занимаюсь этим всего сутки, но уже обратил внимание на абсолютно нулевую реакцию народа. Ты понимаешь, наш народ настолько привык к правителям-самодурам, что воспринимает все эти слухи как нечто вполне естественное, даже не задумываясь об их достоверности. Народ просто ловит "ха-ха", оставляя в инете комментарии типа "мужик жжет".
— Да, после президента-алкоголика, наш народ трудно чем-то удивить, — соглашаюсь я. — Ну а сам как реагирует?
— Ничего об этом узнать не удалось. Такое ощущение, будто никак не реагирует.
