— Доброе утро, — ее губы щекочут мне ухо.
— Оставайся у меня, — говорю вместо приветствия.
— Я не могу, мне надо ехать, — в ее голосе слышится искреннее сожаление. И тут же начинает хихикать. — Ну и смешно же я буду выглядеть с утра в вечернем платье. Сразу всем будет ясно, что заночевала не дома.
— Не волнуйся, — заверяю ее. — Через час за мной заедет один товарищ, и мы отвезем тебя, куда скажешь. Ты где живешь?
— Я живу за городом. Но отвезти меня надо будет к подруге, я там переоденусь. А домой доберусь сама.
— Как скажешь. Давай пить чай.
— Давай, — соглашается она, продолжая крепко обнимать мою шею.
— Ты, наверное, не выспалась?
— Выспалась. Даже сама удивляюсь. Спала не более двух часов, по идее должна быть как разбитое корыто. А чувствую себя так, будто полноценно продрыхла всю ночь.
— Слушай, может, у твоей подружки есть такая же красивая приятельница, которая будет не против знакомства с бедным ментом? — накинулся на меня Василий, когда я, проводив Катерину до подъезда, вернулся в машину. — А то мне что-то снова жениться захотелось.
— Не знаю. При случае поинтересуюсь, — ухмыляюсь в ответ. Я заверил Катерину, что позвоню после обеда, и теперь мои мысли были забиты тем, какой неоспоримый аргумент привести в пользу того, что нам вновь необходимо встретиться, и какое мероприятие придумать. Не приглашать же второй вечер подряд в ресторан.
— Э-эй! Ты слушаешь меня?! — орет в ухо Василий. — Или я с рулем разговариваю?
— Извини, задумался, — смущенно обращаю на него внимание. Оказывается, мы уже подъезжаем к мастерским. — Сейчас приедем, чаек заварим, и тогда расскажешь все по порядку.
В мастерских по случаю выходного дня никого не было. Включаю чайник и показываю оперу свое хозяйство. Судя по его равнодушному взгляду, столярное производство ему по барабану. Поэтому, как только вода вскипает, мы, кинув в кружки с кипятком по пакетику чая и по две ложки сахара, выходим во двор. Здесь Василич уже соорудил небольшую беседку для обеденного отдыха. В ней мы и устраиваемся.
— Ну, рассказывай.
Василий несколько секунд молчит, как бы собираясь с мыслями.
— А ты точно ни в какой конторе не служишь? — вдруг спрашивает он.
— Вот те крест, — дурашливо осеняю себя крестом и указываю рукой вокруг. — Ты же видишь, чем я занимаюсь.
— Тогда где ты так научился мотоциклы на полном ходу одной рукой останавливать? — подозрительно прищуривается Василий.
— Слушай, опер, — возмущаюсь я. — Ты мне допрос тут устраивать собираешься или рассказать о чем-то хочешь? Никто и ничему меня не учил! Само как-то получилось. Жить захочешь — паровоз остановишь.
— Ладно, — примирительно соглашается Суровцев, — будем считать, что не врешь. Может, у тебя это, ну, в критический момент высвободились скрытые резервы организма. Ученые и разные каратисты утверждают, что такое возможно. В общем, вчера, после твоего рассказа я подумал, если ты способен в одиночку местных тузов за жабры брать, то мне, менту, сам бог велел с ними не церемониться.
Василий вынул из кружки пакетик и поискал глазами, куда бы его пристроить.
— Оставь на столе, — сказал я и подумал, что надо сказать Василичу, чтобы соорудил у беседки какую-нить урну.
— Я, конечно, мент, и поэтому обязан действовать по закону, — продолжил Василий, помешивая ложкой чай. — Но какой смысл от закона, если настоящие преступники ему неподвластны? Какой смысл от правосудия, которое не на стороне правого, а на стороне денег и власти?! Да и после того, как стал соучастником твоего вчерашнего бенефиса на сараевской даче, корчить из себя законопослушную целку нет смысла. Также я понимаю, что, действуя подобными методами, уподобляюсь тем, против кого действую. Но, раз уж, судя по всей человеческой истории, равенства и братства никогда не было и быть не может, то мне гораздо приятнее будет чувствовать себя сверху…
— Вась, — перебиваю новоявленного философа, — исповедоваться иди в церковь. И оправдываться передо мной тоже не надо. Ты мне помог, и за это тебе спасибо. Если тебе нужна помощь, обращайся, и я сделаю все, что в моих силах. Короче, завязывай с философией и переходи к делу.
